Инженер Петра Великого - страница 14

Шрифт
Интервал


Технология ковки… Кузьмич, спору нет, мастер опытный, рука набита. Но даже он работает больше по наитию, на глазок. Никаких тебе шаблонов, калибров, приспособлений, чтобы точно форму сделать. Всё — ударами молота, на глаз прикидывая размеры и углы. Естественно, детали все разные получаются. Припуск приходится оставлять конский, чтобы потом напильником вручную доводить — а это снова время, снова потери металла. Я прикидывал в уме: если по-нормальному организовать, с простейшими штампами или хотя бы оправками калибрующими, можно производительность раза в два-три поднять и брак резко сократить.

Литейка, куда меня иногда посылали помочь, — это вообще картина удручающая. Формы из песка и глины, чуть тронь — рассыпаются. Литье тупо в землю… Металл плавят в тиглях примитивно, без всякого контроля температуры или химсостава. Чему удивляться, что пушки иногда разрывало при первом же выстреле, а ядра летели куда попало? Пористость, раковины, шлак внутри — все «прелести» неконтролируемого литья как на ладони. А ведь простейшие добавки во флюс, правильная температура заливки, элементарный контроль состава шихты — и качество отливок стало бы в разы лучше.

И всё это — на фоне просто чудовищного бардака. Инструмент валяется где попало. Заготовки таскают на горбу, спины срывают. Мастера часто тупо простаивают — то металл не нагрелся, то пацаны уголь не притащили. Никакого разделения труда, никакой логистики. Сплошной хаос, который пытаются разогнать криками и матом.

Я смотрел на всё это, и во мне боролись два чувства. С одной стороны — злость брала, чисто профессиональная, инженерная: ну как можно так варварски транжирить силы, время, материал?! А с другой — холодный расчет человека, который попал в чужой мир и ищет, как выжить. Эти косяки, эта дикость — это же не только проблема. Это еще и возможность. Шанс применить свои знания, пусть по чуть-чуть, осторожно. Стать нужным. А значит — получить шанс на жизнь получше, чем у вечно голодного и забитого пацана Петрухи.

Прошла еще пара недель этой каторги. Тело потихоньку привыкало, что ли… Во всяком случае, я уже не отключался от усталости после каждой смены у горна. Мышцы все так же ныли, но уже не так остро, просто как фон — тупая, постоянная боль. Жрать хотелось постоянно, это чувство стало почти родным, но я научился как-то растягивать эту жалкую пайку. Да и пацаны постарше иногда подкидывали остатки — видать, заметили, что я не лезу на рожон, а просто молча вкалываю. Кузьмич всё так же орал, конечно, но оплеухи прилетали реже. Видимо, решил, что толку меня лупить нет, а работать-то кому-то надо.