Когда его кулак летел мне в лицо, я
не стал уворачиваться или ставить блок. Резко шагнул вперед,
навстречу, одновременно выкидывая свою руку. Но не кулаком.
Пальцами. Сложенными так, как на армейской рукопашке учили, точно в
цель — в солнечное сплетение. Удар вышел несильный — откуда у меня
силища? — зато резкий и точный, прямо в нервный узел.
Митька коротко охнул, согнулся
пополам, воздух кончился. Глаза вылезли из орбит от боли и удушья —
такого он точно не ждал. Он думал, я буду закрываться, реветь,
убегать — но не такого короткого, злого тычка под дых. Пока он так
стоял, раком, хватая ртом воздух, я не тормозил. Шаг в сторону —
короткий, хлесткий удар ребром ладони по шее, туда, где сонную
артерию нащупать можно. Не вырубить, конечно, но чтоб в глазах
потемнело и ноги подкосились — хватило.
Митька мешком свалился на землю,
хватаясь за живот и мотая головешкой. Гришка и Федька застыли с
открытыми ртами. Такого поворота они явно не ожидали. Их крутой
вожак, который секунду назад собирался меня в порошок стереть,
теперь сидел на земле и подняться не мог. Остальные пацаны тоже
притихли, в глазах у них было чистое изумление, а у некоторых —
даже какой-то страх.
Я стоял над поверженным Митькой и
тяжело дышал. Адреналин по крови гулял, руки чуть подрагивали.
Посмотрел на Гришку, потом на Федьку.
— Еще желающие есть? — спросил
я.
Гришка и Федька переглянулись и
попятились. Нападать вдвоем на того, кто только что так быстро и
непонятно как уделал их главного, они явно не горели желанием. Да и
остальные зрители не спешили вписываться.
Я наклонился, поднял свою краюху,
отряхнул с нее пыль. Потом глянул на Митьку, который всё так же
сидел на земле и злобно, испуганно смотрел на меня снизу вверх.
— Мое не трогай. И ко мне не лезь.
Понял?
Он промолчал, только зыркнул
исподлобья. Я выпрямился и, стараясь не показывать, что у меня у
самого ноги как ватные от напряжения, медленно пошел из этого круга
к своему бараку. Никто не дернулся меня остановить. В спину неслось
удивленное шушуканье. Кажется, этот вечер они запомнят. И я тоже. Я
впервые дал сдачи. И не просто сдачи — я показал зубы. Пусть пока
молочные, зато острые.
После той разборки с Митькой жизнь и
правда стала чуть потише, что ли. Он ко мне больше не цеплялся, да
и его шестерки, Гришка с Федькой, старались держаться подальше.
Остальные пацаны тоже косились с опаской, шушукались за спиной, но
в открытую не наезжали. Видимо, моя внезапная и совершенно
непонятная для них победа реально произвела фурор. Кузьмич, похоже,
тоже был в курсе, потому что орать стал поменьше, хотя работой
грузил всё так же, безбожно.