1 сентября 1961 года для меня началось то, что журналисты в
своих статьях позже назвали: «Падение с
Олимпа славы стало для Васи Пиняева тяжёлым испытанием». Я больно
ударился при этом падении. Сейчас я удивлён, что вообще тогда не
«слетел с катушек». В то время мне казалось, что едва ли не каждый
ребёнок и педагог в моей московской школе радовались этому моему
падению с Олимпа. Для большинства из них я превратился из «гордости
школы» в двоечника и хулигана. Как оказалось, за время своей
концертной деятельности я знатно запустил учёбу (по всем предметам,
кроме музыки и иностранного языка). Только за сентябрь 1961 года я
подрался не меньше десяти раз – синяки не сходили с моего
лица.
Боевую раскраску на моём лице увидел вернувшийся из очередной
командировки отец. Помню, как папа сидел в своём любимом кресле,
курил сигарету и задумчиво рассматривал моё «разукрашенное» лицо.
Потом отец затушил сигарету и ушел к себе в кабинет. Я слышал лишь
обрывки его разговора: папа кому-то пообещал, что «он завтра
придёт». Сразу догадался, что «он» - это я. Папа положил трубку,
позвал меня к себе. Сообщил мне, что договорился со своим «хорошим
знакомым», который двенадцать лет работал в Японии – тот научит
меня «правильно» драться. Отец сказал, что раз уж я не справляюсь
со своими проблемами без драк, то лучше уж буду в тех драках
побеждать, чем радовать окружающих своим унылым видом.
Занятия у папиного «хорошего знакомого» мне понравились. Потому
что уже в начале 1962 года я признал их несомненную пользу: тогда я
впервые вышел из схватки с очередным обидчиком бесспорным
победителем. В школе меня уже не считали «хлюпиком» и
«музыкантишкой». Злорадные шепотки не смолкли. Но теперь они всё
чаще звучали у меня за спиной. Надо мной всё реже потешались, глядя
мне в лицо. А с начала учебного года в 1962 году о моём певческом
прошлом школьники вспоминали всё реже – не в последнюю очередь по
причине того, что многие видели мои схватки с обидчиками. Учёбе я
теперь уделял гораздо больше внимания, чем в прошлые годы. На
уроках немецкого языка так и вовсе стал лучшим учеником.
Я не оставлял попыток вернуться на сцену. Мне часто снилось, что
я снова выступал перед публикой. Вот только нередко в этих снах я
заново переживал тот самый день, когда мой голос «сломался». На
тренировках у папиного «хорошего друга» я познакомился с детьми
других работников МИДа. В старших классах мы вместе с ними
частенько отправлялись на танцы или гуляли в парках (изредка мы там
дрались с другими школьниками и даже со студентами). В школе я
друзьями не обзавёлся. Да и посещал я школу – будто тянул лямку.
Потасовок я в школе не устраивал – это после угрозы исключения из
комсомола (тот случай «замял» мой отец). Но занятия прогуливал
регулярно, из-за чего едва не вылетел из выпускного класса.