- Вот как-то так, - сказал я, когда овации в зале смолкли.
- Здорово!
- Вася, ты замечательно поёшь!
- Что это была за песня?
- Василий, спой ещё что-нибудь! – донёсся от двери голос Светы
Клубничкиной.
Иришка Лукина обернулась – с нескрываемым недовольством
посмотрела на Свету и на стоявших рядом с ней школьников.
- Эти-то зачем сюда припёрлись? – сказала Иришка.
- Так у них здесь сегодня будет репетиция, - ответил Черепанов.
– Они тут пьесу по вечерам про молодогвардейцев репетируют. К
празднику. Спектакль будут показывать. На двадцать третье
февраля.
«Спектакль на двадцать третье февраля, - повторил я. – Эмма, это
же будет тот спектакль, о котором мне в Нью-Йорке в две тысячи тринадцатом году рассказывал
Черепанов. Тот самый спектакль о молодогвардейцах, после которого
прямо вот в этом самом актовом зале на глазах у толпы народа убьют
женщину».
«Эмма, тогда в Нью-Йорке…»
- Вася, спой ещё песню! – крикнула Надя-маленькая.
- Хотя бы ещё одну! – поддержала просьбу подруги
Надя-большая.
- Вася, спой нам про космос! – попросил Черепанов.
Я посмотрел на Лидию Николаевну, сидевшую в первом ряду
зрительного зала около моей двоюродной сестры. Наша классная
руководительница сейчас выглядела едва ли не такой же юной
девчонкой, как и разместившиеся около неё десятиклассницы. Она
смотрела на меня с немой просьбой во взгляде – в её глазах я прочёл
ту же просьбу, которую сейчас выкрикивали школьники: «Вася, спой
ещё что-нибудь». Я перевёл взгляд на клавиши пианино, на секунду
задумался.
- Ладно, - сказал я. – Ещё одну.
Увидел, что явившиеся репетировать пьесу артисты уже расселись
по креслам в дальних от сцены рядах – они выдерживали расстояние
между своей группой и моими одноклассниками. Заметил, что Тюляев и
Ермолаевы уселись рядом с Клубничкиной – Геннадий о чём-то
нашёптывал Светлане на ухо, ухмылялся. Я мысленно отрапортовал:
«Музыка Владимира Мигуля, слова Анатолия Поперечного». Мои пальцы
уже прыгали по клавишам, отыгрывали бодрую мелодию.
Под звуки вступления в зал вошли новые гости: невысокая коротко
стриженая блондинка лет двадцати пяти и темноволосый мужчина с
густыми будёновскими усами, с фотоаппаратом и с устрашающего вида
фотовспышкой в руках. Я вспомнил, как вот такими же вспышками меня
ослепляли в детстве, когда фотографировали для заметок в газетах и
для памятных фотоотчётов о концертах. Гости огляделись, заметили
меня – обменялись репликами.