Оружие моментально оказалось в руках бойцов, никакой суматохи,
никакой паники - ровный строй спина к спине, внимание на двух
приоритетных угрозах: кое-как перегороженный деревянной балкой
наружный вход в башню и огромная деревянная дверь в основные покои
Ясного Зала.
"Почему враг убил лишь часового? С этого обычно все только
начинается!".
Алтаджин принялся раздавать приказы. Казалось, он не ложился
спать вовсе: темная кожа некрасиво посерела, лицо осунулось, на лбу
то и дело выступал холодный пот.
Свое плохое состояние он компенсировал хорошим криком и добрыми,
домашними, как домашнее насилие, угрозами.
Настолько действенными, что пугливый Ма первый выскочил из
Ясного Зала в опасный, жуткий окружающий мир. Он рванул от
единственных людей так, словно за ним гналась тысяча чертей во
главе с самим капитаном королевских мушкетеров, ушел в скрыт сразу,
как только покинул территорию древнего сооружения.
Саргон не сомневался: бывшему вору оказалась поручена самая
опасная миссия, неважно, скрывался ли в лесу или нет вчерашний
убийца.
Остальные с облегчением вздохнули (на смерть отправили другого),
после чего начали осторожно обшаривать маленькое пространство
Куньлуньской башни: Дун Цзе деловито склонилась над обезглавленным
телом, Ян пыталась активировать "Взор сиятельного цилиня", позабыв
про невозможность активных духовных техник, ее била дрожь
запоздалого страха, Кань полез на второй ярус, его прикрывал Камей,
Уру исследовал каменную кладку, а также пол на предмет скрытых
проходов.
Юншэн… Юншэн продолжал безбожно дрыхнуть, абсолютно
невосприимчивый ни к каким словам, крикам или действиям, обращенным
на общество людей в целом. Он мог слушать только те слова, которые
произносились адресно, ему или с его упоминанием.
Конечно, если в чужих криках не содержалось ничего интересного.
Тогда он кружил вокруг голодной акулой и творил глупости,
богохульства или несмываемые оскорбления.
Юный практик неуверенно посмотрел на второй и последний выход из
башни: дверь в покои зала предков.
Ее исследовал радостный Вань, ползал по периметру, отмечал
каждый цунь, скрипел косяком, изучал рисунок пылевых отложений,
подглядывал в замочную скважину, тогда как более уместный в
расследовании культиватор Алтаджин тупо махнул на все рукой и
уселся в позу медитации.