Хотя какая разница, пусть думают, что я полностью отбитый и
чокнутый.
– Так что думаешь делать дальше? – Кто-то спрашивает у меня,
и этот голос я не узнаю.
– Да что я думаю? – Голос мой, вернее, голос Зорана. Того
чьё тело я сейчас занимаю. – Поеду к князю, упаду перед ним на
колени и буду умолять, чтобы он ничего со мной не сделал. Ты же
знаешь, я не приспособлен к войне. Ничего, договоримся. Я не
предназначен для того, чтобы служить на границе, и тем более в том
месте, куда он меня отправляет. Это же верная смерть. А я не хочу
умирать. Слишком люблю жизнь, слишком ценю свою жизнь.
Воспоминания моментально рассеиваются, и я ловлю себя на мысли,
что это был один из последних дней того человека. Что же случилось
дальше? Хотел бы я об этом узнать.
— Там мясо свежее было, — огрызается Муран, но глаза его тоже
прикованы к котлу.
Я молчу. Сижу чуть поодаль, спиной к стене, чтобы видеть всех.
Арбалет лежит на коленях.
Елисей помешивает варево деревянной ложкой. Жир всплывает
пузырями, образуя маслянистую плёнку. Через полчаса мясо
разваривается, превращаясь в густую темноватую похлёбку. Он
разливает её по деревянным мискам, доставленным из того же
дома.
Первая миска — мне.
Я беру её, но не сразу подношу ко рту. Смотрю, как Елисей
раздаёт остальным. Как они жадно набрасываются на еду, чавкая,
обжигаясь, но не останавливаясь.
— Что, боишься, что я отравил? — Елисей смотрит на меня, и в его
глазах — усталая насмешка.
— Да, — честно говорю я и жду, пока он сам не отхлебнёт из своей
миски.
Только тогда пробую. Мясо всё ещё жёсткое, но травы перебивают
вкус затхлости. Горячий бульон обжигает губы, но я пью, чувствуя,
как тепло растекается по животу. Первая за дни нормальная еда.
Остальные едят молча, слишком занятые, чтобы говорить. Только
хруст хлебных корок, чавканье, причмокивания. Глеб вылизывает
миску, потом ковыряет в зубах ногтем. Артём осторожно собирает
крошки со дна.
Я доедаю последний кусок, чувствуя тяжесть в желудке. Сытость
делает их расслабленными. Глеб даже откинулся назад, ухмыляясь.
— Ну что, боярин, — говорит он, — может, теперь и спать
ляжем?
— Спите, — отвечаю я. — Я постою на страже.
Они переглядываются. Они понимают.
Я не доверяю. И не усну. Ни сегодня. Ни завтра.
Пока не найду то, зачем пришёл. А до тех пор — буду
бодрствовать.