Щупальце проникло в
кокон и коснулось мальчика.
Черная бездна
схлопнулась.
Муха в паутине, он
задергался, закричал, но пух-янтарь набился в рот, глуша крик в
зародыше. Танни лишь разевал рот, как выброшенная на берег рыба.
Мгновения текли, свиваясь в скользкую удавку, в чешуйчатое тело
змеи. Но удавка медлила сдавить горло, а змея не спешила жалить.
Вокруг царила безвидная тьма. Неужели возврата нет?! Где золотые
огоньки-звезды, где искрящийся омут, куда он падал? Все сгинуло.
Лишь щупальце никуда не исчезло. Вместо того, чтобы схватить Танни,
сжать в скользких объятиях и утащить в пасть холма, оно лежало на
лбу мальчика. Узкая прохладная ладонь успокаивала, ободряла,
вселяла надежду...
-- Доброе утро,
Танни.
Он медлил открыть
глаза. Танни узнал и голос, и ладонь. Госпожа Эльза приходила к
нему каждый день, по три-четыре раза. Самая лучшая девушка на
свете! Ну да, она старше Танни. Он -- простой парень из портового
квартала, а она -- настоящая сивилла! Ну и что? Он все равно ей
скажет, что она -- лучшая на свете! Обязательно скажет. Только не
сейчас. Вот поправится, и когда будет уходить...
Танни замер под
одеялом, боясь шевельнуться. Он всегда замирал, когда Эльза по
утрам касалась ладонью его лба, мечтая, чтобы прикосновение длилось
вечно.
-- Ты уже проснулся.
Хватит притворяться.
В голосе сивиллы
прятался смех. Прохладная ладошка исчезла. Танни со вздохом открыл
глаза. Оба: здоровый, правый, и левый, что больше не видел.
Пришлось моргнуть разок-другой, чтобы комната перестала
расплываться. Смотреть одним глазом было непривычно. В первые дни
Танни то и дело промахивался мимо ложки или кружки с целебным
отваром, не соразмеряя расстояния. Позже дело пошло на лад.
Ничего, скоро он
привыкнет.
-- Доброе утро,
госпожа.
Сивилла разрешила
звать ее просто «Эльзой». Танни день за днем собирался с духом, но
так и не отважился на этот подвиг.
-- Опять «янтарь»
снился? -- участливо спросила Эльза.
В голосе ее больше не
было смеха. Танни загляделся на девушку. Мягкий, невозможно
правильный овал лица; едва заметный пушок -- как на нежной кожице
персика -- на щеках, чуть тронутых румянцем. Губы, созданные для
улыбок и поцелуев. Густые волосы цвета спелой пшеницы перехвачены
на лбу лентой с золотым тиснением. А какие у нее глаза! А какие...
Танни опустил взгляд ниже, зарделся, что маков цвет, и наконец
вспомнил: ему задали вопрос.