«У Газаль-руза тоже
есть чувство юмора, -- подумал Циклоп. -- Мясник узнал бы, сдох бы
от зависти.»
Остаток пути он
преодолел быстрым шагом.
В спальне Красотки
царил сумрак. Единственная свеча, укрепленная в розетке бронзового
шандала, старалась, как могла. Воск стекал жирными слезами, пламя
трепетало на кончике фитиля. Но один, известное дело, в поле не
воин. Красотка лежала, забившись под одеяло. Она бы, наверное,
спустила и балдахин, сумей Инес дотянуться до шнурка.
-- Бульон, -- весело
объявил Циклоп. -- Лучший в мире...
Веселья не получилось.
Он вообще плохо справлялся со своим голосом.
-- Оставь на тумбочке,
-- донеслось из-под одеяла. -- Уходи, дурак.
-- Я оставлю, -- в
первую очередь Циклоп оставил потуги казаться бодрячком. -- И уйду.
И ты не прикоснешься к еде. Потом я вернусь, принесу свежее,
оставлю, уйду, и так по кругу. Нет уж, дорогая. Лучше я сам
покормлю тебя. И вынесу ночную вазу. Там есть, что выносить?
-- Есть, -- мрачно
доложила Красотка. -- Днем я слезла на пол. И даже забралась потом
обратно. Подвиг, да? Все подвиги, мальчик мой, совершаются
одинаково: тебе нужно, и выбора нет...
Поднос лег на
тумбочку. Забрав ночную вазу, Циклоп вышел из спальни, вернулся на
площадку, где любовался метелью, выплеснул нечистоты в окно, мало
заботясь о последствиях -- еще один подарок Газаль-руза -- и побрел
обратно. Красотка сегодня не в духе. А когда она была в духе?
Хорошо хоть, сходила по нужде. Надо будет принести лохань,
натаскать теплой воды и обмыть ее. Позже, когда она поест. Бульона
Красотка выпьет, хоть горы рухнут, хоть реки повернут вспять. И
подогретого вина. «Ты осла переупрямишь, -- злилась Красотка. -- Ты
утес башкой прошибешь. Сукин ты сын, гранитный лоб...» Он кивал и
держал ложку с едой у ее рта. Если, конечно, в тот момент у нее был
рот.
-- Сейчас есть, --
сказал Циклоп, задержавшись перед дверью. -- Разговаривает. Значит,
есть...
Вышло двусмысленно.
Раз есть рот, значит, будем есть.
Зайдя во второй раз,
он услышал то, что пропустил мимо ушей при первом появлении --
музыку. Из темно-фиолетового кристалла звучал клавесин, опираясь на
басовитое гудение «гидры»: водяного органа. Острые, легкие всплески
-- дождь, летний грибной дождь плясал на обманчивой поверхности
омута. Зима снаружи злилась, не в силах добраться до призрака лета.
Красотка слушала музыку, как иной дышит. Отними -- умрет. Когда
Инес ди Сальваре еще была здорова, в башне вечно толклись
свирельщики, лютнисты, флейтисты, лирники; на втором этаже, в зале,
стояли клавикорды из красного дерева, похожие на гроб. Если
музыканты не приходили, Красотка пользовалась кристаллами,
сберегающими звук: сердолики из Партени, сегентаррские топазы,
дымчатые или голубые, аметисты Высокого Серпола -- фиолетовые
«сумерки», вроде того, что звучал сейчас. Музыка, вспомнил Циклоп.
Музыка, и Красотка над очередным жезлом или перстнем, принесенным
ей в починку. Это помогает, говорила она. Я четче вижу связи. Чую
скрытую мощь; знаю, как ее высвободить. Вот, смотри: пальцы
Красотки порхали над жезлом, украшенным бирюзой с рубинами, и камни
начинали светиться, меняя оттенки, выстраиваясь наилучшим
сочетанием.