«Я смотрел, -- с
грустью кивнул Циклоп. -- Поначалу смотрел. Позже начал помогать.
Музыка? Нет, ерунда. Я не нуждался в звуке или тишине. Просто там,
где сельский дуралей чешет затылок, я тер лоб. Мне хватало...»
-- Корми, -- позволила
Красотка. -- Чтоб тебя...
В углу висел
рукомойник. Циклоп вернул вазу под кровать, ополоснул руки и присел
с подносом у ложа. Прямо на пол -- ему, долговязому, так было
удобнее. Приспустив одеяло до подбородка, Красотка следила за
кормильцем. Метаморфозы почти не затронули ее головы. На вид лет
сорок -- сорок пять, тонкие черты, копна рыжих волос. Местами
блестит седина. И рот на месте. Единственная часть лица, которая
возникала и исчезала, не сообразуясь с какими-нибудь очевидными
ритмами.
-- Подвинься, -- велел
Циклоп. -- Ближе. Сумеешь?
-- Да уж не сдохла
еще...
Одеяло улетело за
кровать. Красотка вряд ли желала этого; просто тело скверно
подчинялось ей. Увидев это тело, кто угодно сбежал бы из спальни,
во всю глотку призывая на помощь; кто угодно, только не Циклоп.
Насмотрелся, привык. Казалось, шутник-мясник взял части,
принадлежащие вроде бы человеку, и сложил в заковыристую
головоломку. Руки, растущие из лопаток, на манер ощипанных крыльев.
Ноги коленями внутрь. Правая начинается выше левой, сразу от нижних
ребер. Вдоль бедра выросла жесткая щетина. Грудь клином, по-птичьи.
Таз выгнут арфой. Под кожей спины торчат позвонки странной формы.
Луковицы храмовых куполов, кулаки бойцов; горные пики, изгрызенные
ветром... Пальцы, длинные и суставчатые, находятся в беспрерывном
движении. За ритмом следить опасно -- уснешь. Голова чересчур
тяжела для тонкой, хрящеватой шеи. Из плеч растет, пожалуй, стебель
заморской травы, грозя обломиться в любой миг.
Жук? Зверь? Морская
тварь из пучин?
-- Чудовище, --
подсказала Красотка.
Она читала его мысли,
как открытую книгу.
-- Чудовища всегда
были добры ко мне, -- улыбнулся Циклоп. -- Пей бульон...
И взялся за чашку.
Она выпила бульон. И
вино. И цыплячью кашицу съела. Циклоп втихомолку беспокоился: он
отвык от такой покорности. Чаще приходилось уламывать до
последнего. Биться за каждый кусок и глоток, как солдаты сражаются
за родную землю. Нет, про себя сказал он. Я не дам тебе умереть от
голода и жажды. Я переупрямлю осла и пробью башкой утес. Ты сделала
человека из хищного, бестолкового звереныша. Из мальчика ты сделала
юношу, а потом мужчину; ты дала мне приют, тепло в метель, покой в
бурю -- волшебство, равного которому я не знаю. И я продлю твои
дни, надеясь на чудо. Чудеса -- твоя вотчина, Красотка. Вот и
старайся, живи...