Каналья сунул сигарету за ухо и спокойно сказал, будто отвечая
на мои мысли:
— После того, как ты видел собственную голень, разорванную на
кусочки, и кровь фонтаном, остальное – такая фигня!
Я его понимал. Точнее, я-взрослый понял бы, потому что пережил
много похожих эпизодов, но его-меня будто оберегали, не давали
подохнуть. Каждая смерть, каждый товарищ, разорванный на куски
сброшенным боезарядом, делает душу тверже. Наступают моменты, и
чувствуешь себя обрубком, не способным сопереживать. Где
нормальному человеку больно, тебе – никак.
Потому взрослого убрали из этого тело, а вернули меня. Надо
было, чтобы я чувствовал, передергивал плечами, когда его память
подсовывала разорванные тела, гниющих солдат на поле боя,
котиков-трупоедов. Как бы мне хотелось хотя бы на время этой
поездки обрести спокойствие!
Аутотренинг не помогал. Как ни убеждай себя, что если даже я
что-то и потеряю, то точно не все и в силу возраста мне никто
ничего не предъявит, все равно я сидел как на иголках.
И особенно напрягся, когда увидел, как белая «копейка» съехала с
обочины и, придерживая расстояние, покатилась за нами.
— Жигуль видишь? – спросил я у Канальи.
— Тебе он тоже кажется подозрительным?
Миновав длинную очередь из зерновозов, мы съехали на обочину.
Каналья вылез, закурил и сделал вид, что проверяет колеса. Он все
время стоял спиной к дороге, а я следил за «копейкой», которая еле
ползла. Вот она поравнялась с нами, и я увидел за рулем мордатого
деда в кепке, рядом сидел такой же мужик, как брат-близнец. На
Каналью они даже не посмотрели, поехали себе дальше и ни разу не
обернулись.
— Отбой тревога, — сказал я, когда Каналья залез в кабину. –
Просто мужики.
— Посмотрим. Ща постоим немного, а потом, когда на главную
вырулим, если кто-то еще с обочины сорвется и поедет за нами – это
сто пудово хвост. Так что смотри в оба.
— Смотрю, — ответил я и превратился в зрение.
Обочина дороги, которую мы проехали, покинув мельницу,
пустовала. Вот поворот на главную. Пропускаем всех, сворачиваем
налево… На обочине стояли два «москвича», я напрягся, глядя на них,
но никто за нами не поехал.
И из поворота, ведущего к прибрежному поселку, никто не вырулил,
и из следующего. Но выдыхать было рано, и мы с Канальей были на
стреме. Наконец напарник спросил:
— Куда поедем? И как все будет? Тупо ходить по дворам и
предлагать?