И, выдав эту тираду, Зосим в упор уставился на меня добрыми
иудейскими глазами.
Тут только до меня дошло:
— Ах, вот оно что! Ну, то есть ты, будучи иудеем, перешел в
православие, специально чтобы преодолеть черту оседлости и
проворачивать всякие делишки на Нижегородской ярмарке? Да ты,
Зосим, я посмотрю, тот еще фрукт!
— Ой, ну я вас умоляю! Разве я таки в чем виноват? Таковы законы
Российской Империи. Я тут решительно ни при чем, — улыбнулся сын
еврейского народа.
— Ну-ну. И как ты загремел к нам в гости? — спросил я, а чем еще
на этапе себя развлекать — только разговорами.
— Тю, да разве это сложно в наше время? Ну да, я в свободное от
службы время имел свой маленький интерес на ярмарочной бирже. И да,
я таки впарил хивинцам несколько ассигнатов… ну, не совсем
настоящих. А что такого? Это же враги православия — хивинцы! У них
там рабство и прочие ужасы! Тем более они увезут эти деньги к себе
в Хиву, и здесь их больше никто бы и не увидел! Но нет, начальство
раздуло из мухи слона, и вот я здесь в самом прежалком виде! Разве
это хорошо? Разве стоит за это отправлять послушника на
каторгу?
На некоторое время наступила тишина, разбавляемая звоном
кандалов.
— Тит, а Тит! — окликнул я впереди идущего молотобойца.
— Чего? — охотно откликнулся подобревший после выпивки
здоровяк-кузнец.
— А дай-ка этому шлемазлу отхлебнуть из шкалика! — произнес я,
догадываясь, что этот забавный тип может порассказать еще много
всего интересного, стоит только развязать ему язык как следует.
— Ой, я вас умоляю! — произнес Зосим с видом герцогини, которой
предложили вместо чистого кокаина понюхать солдатской махорки. — Да
кто же пьет эту гадость? Я же вам не поц какой-то! А впрочем,
давайте! — ухватил он протянутую емкость, отхлебнув из почти
опустевшего шкалика, Изя-Зосим слегка порозовел и принялся бойчее
греметь кандалами.
— Так, а где ты жил сначала-то? — не отставал я от этого аналога
Остапа Бендера.
— Житие мое протекало в славном городе Одессе, где тепло и очень
много всякого гешефту! — начал еврей.
— Ну, а сбежал-то чего? — подзадорил я его.
— Увы. — Зосим попытался воздеть кверху руки, отчего только
загремел кандалами. — Злая судьба навлекла на меня несправедливые
обвинения, и я вынужден был бросить все и покинуть столь чудный
край…
— Украл чего, что ли? — напрямик спросил Фомич, с хитринкой в
глазах прислушивавшийся к нашему разговору.