— Твоим заместителем я быть
согласен, — подтвердил Тверской, глядя куда-то вдаль. — Но только
потому, что ты, в отличие от Ростовского, не дебил и не садист. А
еще потому, что спас мне жизнь.
Я хотел возразить и сказать, что он
сделал для меня то же самое. Что в этом безумном мире Игр мы нашли
друг в друге нечто большее, чем просто временных союзников. Нашли
дружбу, хотя здесь каждый должен быть сам за себя. Но слова
застряли в горле.
— А еще потому, что дружба на Играх
— роскошь, которую мало кто может себе позволить, — тихо добавила
Ирина, словно прочитав мои мысли.
Я посмотрел на нее с удивлением. Под
маской холодной расчетливости порой проглядывало что-то настоящее,
человеческое. И это странным образом притягивало меня к ней даже
сильнее, чем ее внешность.
Любые отношения на Играх были
временными. Мы сближались, доверяли друг другу, но в глубине души
каждый помнил, что смерть может наступить в любой момент. Оттого
любая близость становилась горькой, как лекарство. Но без этой
горечи мы бы давно сошли с ума.
— Если ты станешь командиром, —
продолжила Ирина, — нам нужно будет выработать новую стратегию.
Нужно объединить команду, несмотря на ни что. Иначе нас
уничтожат…
Опять это «если». Если я стану
командиром, если мы выживем, если Крепость устоит… Слишком много
было этих «если», и с каждым часом их становилось все больше.
— А спите вы тоже втроем? —
язвительно поинтересовался подошедший к нам Ростовский, прервав
Ирину на полуслове.
Он стоял, уперев руки в бока и чуть
расставив ноги, словно капитан на мостике корабля. Вся его поза
выражала превосходство и уверенность в собственной неуязвимости.
Парень закатал рукава рубашки, чтобы вторая Руна на его запястье
была видна всем.
За его спиной маячили два ария из
его княжества — верные последователи, готовые выполнить любой
приказ хозяина. В отличие от меня, он не считал зазорным окружать
себя лизоблюдами, которые повторяли каждое его слово и смеялись над
каждой шуткой.
Его слова повисли в воздухе, словно
дым от выстрела. Я видел, как Свят сжал кулаки — оскорбление задело
его за живое.
— Нет, твою маму зовем в компанию, —
осклабился он и показал непристойный жест.
На скулах Ростовского вспухли
желваки, Руны вспыхнули, и правая рука потянулась к мечу. Он
положил ее на рукоять, а затем взял себя в руки, широко улыбнулся и
громко захохотал.