– Ты что, думаешь, после всех ошибок,
которые она допустила, её здесь оставят? Нет, Пифия теперь в
Америке и какое-то время мы её в Европе не увидим.
– Это хорошо.
– Ещё бы, чем меньше ты ей будешь на
глаза попадаться, тем лучше.
– А Петро?
– Он со своим капитаном беляков на
Дальнем Востоке гоняет, и Митиёри туда отбыл. Но Аскольд с Рэмом
здесь.
– С кем? – озадачился я.
– С Рамоном, – добродушно хохотнул
отец, – понимаешь, Рамон Эрнандо Марко де Базан и тому подобное,
слишком длинно и экзотично для русских. Конечно, всем лестно, что
настоящий испанец принимает участие в революции, но выговорить его
имя – невозможно. Вот и стал он Рэмом, по первым буквам имени.
Здесь сейчас все длинные слова сокращают.
Мы посмеялись, и я отправился
отдыхать, а отец занялся накопившимися бумагами. Отдохнуть, как
следует, не получилось. Кроме нервного возбуждения, меня мучила
тоска по Анюте, к тому же кавалерские корпуса, всё-таки, плохо
приспособлены для жизни, особенно для семейной. Слышимость была
прекрасная. Любое сказанное слово, даже вполголоса, чудесно
различалось через три, а то и через четыре комнаты, и это для
обычного слуха, мне же приходилось куда хуже. По коридорам бегали
посыльные, гулко хлопали двери, куда-то спешили члены
правительства, к парадному непрерывно подъезжали автомобили.
Наконец, не выдержав такого издевательства, я встал, лучше
почитать, чем вздрагивать от посторонних звуков. Во всяком случае,
пока не привыкну к новым условиям.
Утром, позавтракав, мы с отцом
разошлись в разные стороны. Он отправился в сенатский дворец, где
работало новое правительство, а я, переодевшись в выданное мне
обмундирование, в сторону комендатуры. Там меня уже ждали и через
несколько минут выдали документы и мандат на имя Ермоленко Петра
Сергеевича.
Такой оборот меня несказанно удивил.
Я попытался возмутиться, но дежурный вампир сообщил, что так надо,
а за разъяснениями предложил обратиться к военспецу Промахосу. Это
можно было отложить до вечера, а пока, я решил погулять по
Москве.
С последнего моего визита, Москва
изменилась, но не так сильно, как можно было ожидать. Нет,
автомобили, трамваи, электричество, всё это присутствовало, но
такого я насмотрелся в Европе, интересовало меня совершенно другое,
что именно пострадало или исчезло в процессе революционной борьбы.
За границей ходили упорные слухи, поддерживаемые эмигрантами, что
новая власть не любит церковь, но, пройдясь по московским улицам, я
этого не заметил. Все храмы находились на своих местах, во всех шли
службы, и православные кресты всё так же взирали с высоты куполов
на древнюю столицу России.