В углу кабины сидел старик-лифтер, даже не посмотревший в их сторону.
– Седьмой, пожалуйста, – сказала женщина.
Петрович удивленно воззрился на нее. Старик тоже:
– А почему не в подвал сразу? А может быть, на Седьмое небо желаете? – спросил он, не трогая лифт с места.
– Послушай, Арон, – сказала женщина. – Совесть надо иметь. – Ты ведь сегодня уже получил свой обол.
– А про инфляцию ты что-нибудь слышала? – хмыкнул старик, протягивая раскрытую ладонь.
Выйдя из лифта, остановились у дверей, не уступающих по размеру гаражным воротам. Звякнули ключи. Петрович хмыкнул, представив себя перед вратами рая. А рядом – апостола Петра, звенящего ключами.
– Кем же вы были по профессии? – Женщина легко, будто садовую калитку, распахнула дверь. – Проходите. Раздевайтесь. Вон вешалка, видите? Не вздумайте снимать обувь – у нас тут по-простому.
В прихожей, как и в подъезде, царила полутьма, хотя здесь на стенах светилось множество плафонов, да и вместо потолка (которого видно не было) горело звездное небо из мелких лампочек, тускло поблескивал золотой багет картин, развешенных в глубине помещения. Что касается запаха – нет, скорее аромата, витавшего в воздухе, – то его хотелось вдыхать полной грудью, что Петрович и сделал несколько раз, но прекратил дыхательные упражнения, так как у него закружилась голова: просто беда с головой-то, подумал он.
– Идите за мной, – поманила она его, – а то здесь можно заблудиться.
– У вас тут как в музее, – сказал он, присматриваясь к картинам. – Это что же, всё подлинники?
– Да уж надеюсь, – послышался ответ издалека.
Потерявший хозяйку из виду Петрович поспешил на ее голос и, как ему показалось, вошел в следующее помещение – зал, вероятно, большой зал, поскольку исчезли плафоны на стенах, и картины, и сами стены исчезли, как бы отодвинувшись за горизонт вместе с продвижением в глубь этого пространства – помещения такого же полутемного, как и прихожая, и освещенного все же каким-то невидимым источником, заставлявшим, скорее всего, светиться сам воздух, – как лучи не взошедшего еще солнца заставляют светиться червонным золотом белесый утренний туман.
– Так все же… кем вы были… по профессии? – послышался ее голос – прерывавшийся слегка, будто она поднимала что-то тяжелое или, допустим, стягивала с головы свитер с плотным горлом.