Медведь шёл уверенно, его плечи расправлены, но в груди
нарастала тяжесть, словно камень лёг на сердце. Он знал: наверху
ждёт не просто холодный ветер, а разговор, который может прибавить
ясности.
Дверь наверху открылась с тяжёлым скрипом, холодный воздух
ударил в лицо. Прогулочный дворик, окружённый высокими стенами с
колючей проволокой, блестевшей под светом фонарей, встречал
пустотой. Несколько скамеек, привинченных к бетонному полу, стояли
безмолвно. В дальней части дворика ждал человек, чьё имя Медведь
слышал не раз, но видел впервые — Джага.
Ему было около сорока, и его присутствие ощущалось, несмотря на
средний рост. Кожа с оливковым оттенком, типичная для грузин,
подчёркивала его корни. Короткая стрижка, чёрная с нитями седины,
была аккуратной, но слегка растрёпанной. Густые чёрные брови
нависали над такими же чёрными глазами — уставшими, будто они
видели слишком много, но не утратившими внутреннего огня. Большой
нос, чуть горбатый, добавлял лицу характера, а лёгкая щетина на
щеках и подбородке придавала суровости. Тонкий шрам пересекал шею —
след от лезвия, аккуратный, но красноречивый: этот человек проливал
кровь за общее дело. Одет он был в простую кожаную куртку,
выцветшую, но чистую и спортивный костюм. Стоял расслабленно, но с
готовностью, как зверь, знающий свои земли. На нём не было тюремной
робы, что сразу обозначало разницу между ними. Его статус «бродяги»
— человека, прошедшего огонь и воду, — витал вокруг, как тень.
Неизвестно, какая сила таилась в нём, но такие, как Джага, не
доходили до этого уровня без следов на теле и душе.
Медведь замер на миг, чувствуя как имя, гулявшее в слухах,
обрело плоть. Он шагнул навстречу, его взгляд был прямым, но без
вызова.
— Здравствуй, — прозвучал низкий голос, с лёгким акцентом. — Я
Джага.
Медведь кивнул, отвечая спокойно:
— Айрен. Но все зовут Медведь.
Джага чуть улыбнулся, глаза прищурились.
— Как здоровье, Медведь? Как сокамерники поживают? Нужда есть в
чем?
— Всё в порядке, — коротко ответил Медведь, держа тон ровным. —
Скрипим но едим.
Джага кивнул, но улыбка исчезла. Он шагнул ближе, голос стал
тише, деловитым.
— Каждый раз, когда выхожу сюда, смотрю на небо и чувствую запах
свободы. Раньше сверху были решётки, а над стенами ходили
надзиратели — это здорово угнетало. Но всё меняется. Ладно, время
не тянем, его и так мало. В карантине сидит парень. Не знаю, зачем
он Красным, но суетятся они шустро. Это настораживает. Насильно мы
его к себе не затянем, но помешать Красным — нам только на руку.
Его должны перевести в твою камеру. Скажу прямо: это можно
устроить. Но только если он выстоит и не сломается.