— Не видно, — вздыхает Есенский.
— А это ты из-за сна ещё глаза не до конца раскрыл, — уверяю его и делаю несколько дыхательных манипуляции, позволяющих мне прийти в себя.
— Правда?
— Чистейшая, — скалю зубы и, увидев его улыбку, полностью беру себя под контроль. Это всё ещё мой Давид. Просто без памяти и дружит с приматом. Лучше уж пусть с ней дружит, чем с другими женщинами. — Пересаживайся на коляску. И поехали готовить блины, — объявляю, хлопнув в ладоши.
— С вишней? — уточняет, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наклониться и поцеловать его. Глеб говорит, что ещё рано его чем-либо шокировать.
— С вишней, — отвечаю.
Помогаю ему пересесть в коляску, хоть основное он делает сам. Я лишь придерживаю, чтобы не укатилась. После везу на кухню.
— Готовить будем вместе, — сразу же предупреждаю его. Чем чаще мы будем вместе делать что-то привычное, тем скорее он всё вспомнит. — Ты займёшься вишней, а я — блинами.
— Хорошо.
— Надо только у Анфисы найти миски или кастрюли, — говорю, параллельно чайник включая. — Только где всё это добро? — хмыкаю и принимаюсь нижние ящики по одному открывать. — Фиска сейчас в клинике и просила её не тревожить. У неё сейчас операция будет. Представляешь, кто-то собаку сбил и бросил на дороге. Детвора принесла. К счастью, вовремя. Там вроде бы лёгкое пробито или… В общем, она сейчас будет операцию на лёгком делать.
— Удивляюсь до сих пор врачам и ветеринарам, — кидает он, и я с ним полностью солидарна.
Я просто не представляю, сколько всего должно быть у человека в голове, чтобы выбрать такой род деятельности. Чтобы быть способным кого-то лечить, чтобы понимать. Чтобы, в конце концов, запомнить столько болячек и знать от них лекарство. А тем более провести операцию.
Гении просто!
— Я помогу с мисками, — говорит Давид и начинает с другой стороны открывать шкафы в поисках необходимого. Муку и сахар я уже нашла. Остальное всё в холодильнике.
— Я тогда сверху буду, — предлагаю Есенскому. — Хотя кто хранит кастрюли сверху?
Примерно на середине мы встречаемся. Ровно в тот момент, когда я открываю верхний ящик, где находятся кастрюли, только…
— Ай! — раздаётся снизу от Давида, когда одна из кастрюль падает на его голову, а за ней, словно по цепочке, остальные три и тяжёлый чугунок. От этого больно становится даже мне.