Времени не остаётся больше ни на что. Ни на одну мысль. Наше дыхание смешивается. Срывается. Обжигает. Его горячий язык раздвигает мои губы, не встретив толики сопротивления. Кровь закипает от возмущения и запретного, идущего вразрез здравому смыслу, восторга. Бьёт по мозгам, сметая мой мир во главе с осуждением общества и поднимая волну извращённого отклика.
Такой темпераментный. Настойчивый, своенравный цыганский выродок. С прокуренным голосом, созданным сводить с ума, с порочным ртом, который можно целовать бесконечно. Ненормальный, как и я сама.
Моё тело подчиняется ему. Колени подкашиваются. Я тесно жмусь к мужской груди, пасуя перед необходимостью подчиниться, и вместе с этим готова проклясть его только за тон, каким он со мной разговаривает.
Стремительно углубляющийся, животный поцелуй расшатывает мою систему ценностей. Я бы могла оставаться долго в этом моменте, сгорать от нехватки воздуха в лёгких, сотрясаться от яркости ощущений. Распалённая, потерявшая голову, покорная... Если бы не требовательно, почти варварски вжавшаяся в меня эрекция.
Это отрезвляет. Мысли мгновенно взрывает истерика.
Я, Казанцева Злата, согласна отдаться первому встречному?
Допустим, согласна. Если этот первый встречный одного со мной культурного уровня. Если есть уверенность, что мне потом не будет стыдно. Если есть хоть доля вероятности, что, трезво глядя на него при свете дня, я не задамся в панике вопросом: «Какого чёрта, Злата, ты творишь?!».
Остатки разума бьются в тихом ужасе вперемежку с бешеным сердцебиением. Для него нормально похитить человека... Ставить условия. Невыполнимые. Мне! Когда родной отец себе такого не позволяет. Эта сиюминутная слабость хуже, чем трусость. Я его отталкиваю и, пользуясь тем, что Лачо меня не держит, торопливо отшатываюсь как можно дальше. А потом с оторопью осознаю, что правую кисть пережимает верёвка.
— Я почему-то был уверен, что по-хорошему ты не захочешь... — Тяжело дыша, он дёргает меня к себе.
От резкого рывка я падаю на колени. Как... как безвольная кукла! Как какая-то рабыня!
— Тебе это с рук не сойдёт, цыган! — Волком смотрю в затянутые дымкой похоти глаза.
Презрение — всё, чем я могу ответить, пока он заставляет меня обнять ствол, растущей у берега ивы, и ловко заматывает кисти верёвкой, чтоб не царапалась.