— Ты прав, отец. На вольные хлеба. Завтра же и отправлюсь, —
сказал я.
Честно говоря, это было мне на руку. Я давно обдумывал, как уйти
из родительского дома.
— Да куда же ты отправишься? — спросила заплаканная мама.
— Все будет хорошо! — сказал я и пошел в комнату, которую пока
что, эту ночь, мне придется делить с братом.
Родители всё переругивались, мать пыталась урезонить отца, но
патриарх был непреклонен. Наверняка он ожидал моего раскаянья, что
я приползу на коленках и стану вымаливать прощение. Нет, баста. Я
должен идти своей дорогой самостоятельно. Это мой выбор, мой
путь.
Система профессионально-технического образования была хороша в
том, что тут можно без особых усилий найти себе временное жилье.
Стоящее на балансе ПТУ-144 общежитие позволяло расселять
сотрудников без особых проблем. Я уже знал, что в нашем общежитии
проживает как бы не четверть от всех работников, если не брать в
расчет технический персонал. Могу пожить и я. Благо пустовали не
только комнаты, а даже целые блоки. Для Ленинграда, города с
большими сложностями с жильем, это очень достойное жилище.
— Что, маленький мальчик, получил по лицу, так уже и в кусты? —
все же не выдержал я и спросил у своего братца.
— Поделом тебе. Нужно слушать отца. Это ему еще Софа Абрамовна
не рассказала о том, что ты в квартиру баб водил. А мне рассказала,
вот так! — высказался брат.
— Похвально, Павлик Морозов. Предательство во имя идеи. Только
Павлик предал своего отца — классового врага, а ты вот брата, —
сказал я и более уже не встревал в разговоры с родственничком.
— Ты уходишь? — спросил меня отец, когда я вечером прощался с
семьей, уходя в общежитие.
— Да, отец, как ты и хотел, — отвечал я, ожидая, все же, что
сейчас Аркадий Борисович проявит благоразумие и попробует отыграть
всё назад.
Всё-таки как родитель он должен был попробовать.
— И куда? — поиграв желваками спросил патриарх семейства.
— В общежитие, — не стал скрывать я.
Я уходил спокойно, что не свойственно молодости. Собрал свои
пожитки, взял немало вещей из тех, что модные и куплены с рук.
Молодость могла бы капризничать, рвать и метать, отказываться от
подарков и одежды — мол, ничего мне от вас не надо. Я не стал
поступать импульсивно.
— Одумаешься, возвращайся! — сказал отец и, постояв еще с
полминуты и ничего от меня не дождавшись, пошел в зал.