Она говорила тихо, с опаской, и её
веснушки, обычно яркие, как будто поблекли. Артём нахмурился.
Вспомнил наглую ухмылку его сына.
— Плохой он человек, да? — прямо
спросил Артём, глядя ей в глаза.
Аглая потупила взор, её пальцы нервно
сжали подол юбки.
— Плохой, Иван Палыч, — прошептала
она. — Злой. Жадный. Кто слово поперёк скажет — тому худо. А как
напьётся… — она осеклась, будто боясь сказать лишнее, и добавила
тише: — Батюшка его кликал «сатаной в сапогах». И не зря.
— А сын…
— И сын есть, такой же, весь в отца.
И имя еще такое… басурманское… — она закатила глаза, припоминая. —
Аристотель.
— А почему имя такое? — не сдержал
любопытства Артем. — Имя-то и в самом деле не деревенское. Егор
Матвеич, что, книжки учёные читает?
— Ох, Иван Палыч, — сказала она,
потупив взор. — Егор Матвеич не простой кулак. Богач, да, но не
токмо в деньгах дело. Слыхала от батюшки, он в молодости в Питере
жил, в гимназии учился. Не доучился, прогнали за драки да буйство,
но книжки с тех пор уважает. Философию любит, особливо старинную.
Говорят, у него в усадьбе полка с книгами, все про умников каких-то
— греков, что ли. Аристотеля своего он так и назвал, в честь одного
такого, что, мол, всё на свете понимал. Хотел, видать, чтоб сын
учёным вырос, да только Аристотель… — она махнула рукой. — В общем,
не ученый вырос. Весь в папеньку своего. Оболтус. Не до книжек
ему.
Артём хмыкнул, вспомнив наглую
ухмылку ночного гостя. Егор Матвеич, похоже, мечтал о философе, а
вырастил деревенского хлыща. Но имя — Аристотель — теперь звучало в
его голове как насмешка над амбициями кулака.
Артём отложил ложку и наклонился чуть
ближе к Аглае.
— А сюда он приходил раньше? —
спросил он, стараясь говорить ровно, но голос всё равно выдал
напряжение. — Сам Егор Матвеич или его сын, Аристотель? За…
лекарствами?
Аглая опустила голову ещё ниже, её
щёки вспыхнули, и она замялась, будто хотела провалиться сквозь
землю. Её молчание было красноречивее слов. Артём всё понял. Иван
Палыч, кем бы он ни был, имел дела с Субботиными. Снабжал их
морфином, может, за деньги, может, из страха. От этой мысли его
передёрнуло.
— Понятно, — выдохнул хмуро
Артем.
Встал, шагнул к Аглае.
— Слушай меня внимательно. Никому —
ни Егору Матвеичу, ни его сыну, ни их людям — морфин не давать.
Никогда. Поняла? Если придут, гони в шею. Или зови меня.