— Ой, Иван Палыч, простите! —
пробормотала она. — Я ж не хотела… это я от радости… господи, что ж
я…
Артём рассмеялся. Он махнул рукой,
показывая, что всё в порядке.
— Ничего, Аглая, — сказал он, всё
ещё улыбаясь. — Радость — дело такое, обнимает без спросу. Но ты
держись, теперь работы прибавится. Людей лечить, осматривать, новых
больных принимать. Справишься?
— Справлюсь! — с жаром воскликнула
девушка. — Вот вам крест — справлюсь. Кстати, о больных.
Аглая стала вдруг серьёзной.
— Забыла сказать, там пришли к
вам.
— Кто?
— Ефимка Пугало.
— Фамилия такая что ли? — удивился
Артем.
— Фамилию то его никто уже и не
помнит. Все кличут просто Пугалом. Как увидите — поймете почему.
Живет на отшибе, нелюдимый.
— А что с ним?
Аглая потупила взор, её пальцы
нервно сжали фартук, и она ответила хмуро, почти шёпотом:
— Скверна, Иван Палыч.
Артём стиснул зубы.
— Аглая, ну сколько раз говорил —
хватит этих темных суеверий из прошлого века!
— Иван Палыч, ну там действительно
Скверна, она самая. Да вы сами посмотрите — и убедитесь тогда.
Артем велел медсестре оставаться
снаружи, сам шагнул в хибарку, готовясь к новому испытанию.
Внутри было сумрачно, пахло сыростью
и самогоном, которым промывали бинты. На лавке у стены сидел
человек — худой, сгорбленный, в рваной рубахе, прилипшей от пота к
телу. Его волосы, длинные и спутанные, свисали на лицо, а руки,
покрытые коростой, нервно теребили верёвку, служившую поясом. Но
когда он поднял голову, Артём невольно замер. Сразу стала понятна
причина клички пациента. У Ефимки не было носа. На месте, где
должен быть хрящ, зияла чёрная, изъеденная язва, а кожа вокруг была
воспалённой, с багровыми пятнами. Глаза юродивого, мутные и
лихорадочные, впились в Артёма, губы, потрескавшиеся, шевельнулись,
бормоча:
— Скверна… она меня жрёт, дохтур…
Кара за грехи…
Артём почувствовал, как по спине
пробежал холод. Он сразу узнал признаки: сифилис, поздняя стадия, с
разрушением тканей. Третичный, когда болезнь уже не просто гноит
тело, а пожирает кости и хрящи.
«Опять сифилис», — подумал Артем,
вспоминая женщину с прошлого приема. Уж не муж ли с женой?
Два случая в крохотном Зарном? Это
уже какая-то эпидемия, будь она неладной, тихая, но смертельная,
которую деревня, с её суевериями и неграмотностью, даже не
замечает.
— Ефим, — сказал Артём, стараясь
говорить спокойно, хотя тревога сжимала грудь. — Ну-ка, сядь
ровнее. Дай посмотреть.