Таких собралось шестеро: три
молодки, две пожилые вдовы и одна девчонка, едва ли старше
шестнадцати, с косой толщиной в руку. Все они толпились в тесной
горнице, перешёптываясь и бросая любопытные взгляды на Артёма,
который стоял у старой школьной доски, позаимствованной у Анны
Львовны.
Анна тоже пришла. Сославшись на то,
что в школе у неё сегодня до самого вечера есть свободное время,
она решила поддержать начинания Артема по просвещению населения. В
своём строгом сером платье и чёрной кофточке, с волосами,
собранными в аккуратный пучок, она словно мышка притаилась в самом
дальнем углу. Однако же её присутствие Артём заметил сразу, и оно,
как тёплый луч в пасмурный день, согревало его.
Анна не вмешивалась, не задавала
вопросов, не суетилась, как другие. Она прислонилась к стене,
скрестив руки, и её серые, жемчужные глаза следили за Артёмом,
пристально, с интересом.
Но даже присутствие Анны не спасало
от ощущения того, что Артём чувствовал себя не в своей тарелке. Не
привык он исполнять роль учителя и наставника. Не его это. Да и
рассказывать при Анне о необходимости половой гигиены было как-то
неудобно. Но выбирать не приходится.
— Так, слушайте, — начал он,
стараясь говорить громко, но спокойно, как учитель перед
первоклашками.
Толпа затихла, только где-то одна из
его учениц-медсестёр, шепнула соседке: «Дохтур, вишь, учёный».
— Добрый вечер, люди добрые, —
сказал он. — Собрались мы, чтобы о здоровье говорить. Не о
заговорах, не о «Скверне», а о том, как хворь остановить. Болезни —
они не от порчи, а от грязи, от воды плохой, от… — он замялся,
бросив взгляд на Анну, — от того, как люди живут.
Толпа зашумела, кто-то
перекрестился, а Матрёна буркнула:
— Это как же? Без порчи?
— Есть хворь, — сказал он, понизив
голос, — что язвы даёт, кожу ест, кости ломит. Называется она… — он
осёкся, понимая, что слово «сифилис» для крестьян ничего не значит,
— дурная болезнь. Она от того, что люди… близко с заражённым
бывают. В трактире, скажем, или ещё где. Если язвы на ком увидите —
не трогайте, не пейте из одной кружки. И… — он сглотнул, избегая
смотреть на Анну, — держитесь подальше от тех, кто по ночам в
трактире шатается.
Толпа загудела громче. Прасковья,
девчонка с косой, пискнула:
— Это про девок, что ли?
Артём стёр мел с пальцев, пытаясь
унять смущение. Надо было говорить прямо, но взгляд Анны, чистый,
робкий, мешал, как солнечный блик на воде.