Мы вернулись в цех, когда солнце уже высоко поднялось над
пепельной завесой. Правда света или тепла от этого больше не
стало.
Внутри нашего "дома" пахло костром и чем-то неуловимо родным.
Хотя, возможно, это опять мое сознание изводила лихорадка? Откуда
взяться-то родному? Я вообще не знаю, что можно отнести в подобную
категорию. Нет же ни черта.
Гризли, заметив меня, практически висевшего на Лоре, сразу
вскочил со своего места и широким шагом пошел нам навстречу.
– Ну что? – спросил он, рассматривая мою физиономию с
беспокойством.
– Врача не было. Там объявление оставили на двери, что сегодня
не приёмный день. – соврала Лора. – Я купила ему микстуру, думала,
может, полегчает. Но такое чувство, будто Мальку становится все
хуже, и хуже.
Гризли нахмурился, окинул меня взглядом с ног до головы,
поморщился и удрученно покачал головой.
– Ладно. Погано, конечно. А что слышно в городе? Что
говорят?
– Ничего особенного, – ответил я, с трудом ворочая языком. Голос
был хриплым. – Тихо. Город как город. Вообще нет никакого движения.
Вообще. Никакого.
В последние слова я вложил жирный такой намек, который
предназначался только вожаку. Смысл был в том, чтоб он понял,
убийство в ангаре Волконских совершенно нигде не фигурирует.
Гризли около минуты смотрел мне в глаза. Мы словно разговаривали
с ним молча.
"Ты уверен?"– спрашивал его взгляд.
“Абсолютно." – отвечал мой.
– Странно...– Протянул Гризли, и я, был с ним полностью
согласен. Действительно странно. – Ладно...Иди, Малек. Ложись. Тебе
надо очухаться. Лора, займись им.
Я докандылял до своей лежанки и рухнул на нее, чувствуя, как
земля кружится под моими ногами. Буквально. Предварительно, правда,
успел расстегнуть куртку и вытащить из внутреннего кармана Болтуна,
иначе вполне мог раздавить его весом своего тела.
Горностай, в отличие от всех остальных, совершенно не выглядел
взволнованным или обеспокоенным здоровьем своего нового хозяина. Он
просто сел рядом, практически возле моего лица, едва я только
улегся, ткнулся несколько раз носом в мою щеку, потом покрутился на
месте и тоже плюхнулся в тряпки, служившие нам постелью.
Едва я прикрыл глаза, сознание тут же начало ускользать,
проваливаясь в рваное состояние бреда. Перед глазами проносились
какие-то смазанные картины, всплывали куски воспоминаний.