- Кого? – переспросила Лукина.
- Нашу старосту, - уточнил я.
- Зачем? – спросил Черепанов. – Почему, я?
Я улыбнулся и сообщил:
- Потому что это моё условие, Лёша. Будет вам Тюляев и
Клубничкина. Но только в нагрузку к Наде Степановой.
Снова ткнул пальцем в сторону растерявшегося Алексея.
- Вы с Тюляевым получите свою актрису, - сказал я. – Иришка
полюбуется в кафе на Гену. Все будут относительно довольны. А с кем
буду общаться я, вы подумали? Клубничкину я уже послушал в прошлый
выходной. Больше не желаю такого счастья. Дайте мне хоть одного
нормального собеседника в воскресенье. С кем-то же мне нужно
поговорить, пока вы будете любоваться Геннадием и Светой. Пусть в
этом дурдоме будет хоть один вменяемый человек. Такое моё условие,
товарищи. Иначе фиг вам будет, а не Тюляев и Клубничкина.
***
После уроков Черепанов снова разучивал музыку для нашего
субботнего выступления. Мы с Иришкой слушали его, сидя на диване,
давали ему ценные советы. Сегодня Лёша допускал на удивления много
ошибок, словно не мог сосредоточиться на игре.
На этот раз я отправил Черепанова на отдых раньше обычного.
Занял его место у пианино.
Алексей примостился рядом с Лукиной на диван, спросил:
- Вася, ты в школе не пошутил? Ты пригласишь Свету в кафе?
- Клубничкину, тебя, Иришку, Тюляева, - перечислил я. – А ты
позовёшь в «Юность» Надю Степанову. Хорошая компания соберётся:
интересная.
- Почему Надю приглашу я? – поинтересовался Черепанов. – На твоё
приглашение она бы скорее согласилась.
- Потому что таково моё условие, Лёша. Я обеспечу тебе компанию
Светы. Ты – уговоришь Надю. Ты мне, я тебе. По-моему, всё честно.
Разве не так?
- А если Надя не пойдёт? – спросил Алексей.
- Тогда и Света не пойдёт, - ответил я. – Всё просто.
Я опустил руки на клавиши пианино и пропел:
- Жил-был художник один, домик имел и холсты. Но он актрису
любил, ту, что любила цветы…
Ночью мне приснилось, что я лежал в гейдельбергской клинике. Во
сне я видел, как незнакомая пожилая медсестра-немка ставила мне
капельницу. Я проснулся в холодном поту – заметил тёмный
прямоугольник окна, за которым покачивала припорошенными снегом
ветвями ива. Рассмотрел в полумраке на стене полку с книгами.
Увидел письменный стол. А главное: пошевелил ногами и протёр глаза
пальцами левой руки. Вот тогда мне и вспомнился стих Пушкина.