Подъезжая на извозчике, Карл отметил про себя перемены. Улица,
прежде полная щегольских карет и праздношатающихся лакеев, теперь
выглядела суровее. У парадного подъезда особняка – хмурые бородатые
казаки с ружьями наперевес. Еще двое патрулировали вдоль фасада,
зорко оглядывая редких прохожих. А окна–то затянуты новыми
решетками! Не был их раньше тут. Чувствовалось напряжение, как
перед грозой.
Извозчик остановился поодаль, дальше его не пустили. Баум
расплатился, спрыгнул на мостовую и направился к крыльцу. Его
остановили прежде, чем он успел подняться по ступеням.
— Куды прешь? – рявкнул казак, выставляя вперед ружье. Глаза
маленькие, злые.
— По делу. Разрешение имеется, – Баум спокойно протянул
бумагу.
Казак недоверчиво взял ее, повертел, пытаясь разобрать каракули.
Позвал второго. Тот оказался грамотным, пробежал глазами текст,
хмыкнул.
— Карл Баум? Проходи. Проводить! – кивнул он третьему казаку, до
того дремавшему у стены.
Тот встрепенулся, зевнул и нехотя повел Фотея внутрь. Роскошный
вестибюль, где еще недавно сияли хрустальные люстры, теперь
выглядел неуютно. Люстры были на месте, но горели тускло, и их свет
тонул в тенях огромного пространства. Мраморный пол был грязен от
сапог, в углах валялся какой-то мусор. Вместо прежней дворни
барского дома – сплошь люди в военной или полувоенной форме.
Казаки, солдаты в разномастных мундирах, какие-то личности в
строгих темных кафтанах с цепкими, оценивающими взглядами. Пахло
кровью, кислым потом и чернилами. Баум безошибочно определял все
это как запах власти, замешанной на страхе.
Процедура пропуска была многоступенчатой. Сначала его имя
проверили по списку у стола, заваленного бумагами. Потом другой
чин, помоложе, с лицом хорька, долго сверял его лицо с каким-то
описанием в толстой книге. Наконец, выдали временный пропуск –
дощечку с номером – и передали двум новым сопровождающим. Эти были
другие – молчаливые, в одинаковых серых кафтанах, с одинаково
пустыми глазами. Мастера своего дела, понял Баум. Такие не
болтают.
Они повели его по анфиладе комнат. Золоченая лепнина, штофные
обои, наборный паркет – все говорило о былом богатстве. Но теперь
эта роскошь казалась мертвой, оскверненной. В одном из залов на
паркете были видны темные пятна, похожие на кровь. Мебель была
грубо сдвинута к стенам, освобождая пространство. В воздухе висел
тяжелый, затхлый запах.