Шешковский криво усмехнулся.
— У нас, чтобы ты знал, траур, Карл Фридрихович. По знакомому
тебе Павлу Петровичу. Жаль мальчишку. Невинная душа, а ты с ним
так... – он развел руками, и в его глазах мелькнула холодная
насмешка.
Хлопуша хмыкнул в усы, не меняя позы. Длинные волосы на лбу
закрывали выжженую надпись ВОР.
— Но дела государственные ждать не могут, – продолжил
Шешковский, становясь серьезнее. – Мы позвали тебя, Карл, по делу
чрезвычайной важности. Можно сказать, по делу всей твоей жизни.
— Слушаю-с, – Баум насторожился. После Павла ставки явно должны
были вырасти.
— Мы хотим предложить тебе… устранить одну особу. Особу, которая
мешает нашему государю Петру Федоровичу окончательно утвердиться на
престоле и принести мир и благоденствие России.
— Кого же? – спросил Баум, хотя уже догадывался.
— Екатерину Алексеевну. Бывшую императрицу, – тихо, но отчетливо
произнес Шешковский.
Баум невольно откинулся на спинку стула. Одно дело – прикончить
беззащитного цесаревича в суматохе. Совсем другое – императрицу,
пусть и бывшую.
— Вы с ума сошли, господа? – он покачал головой. – Ее охраняют
как зеницу ока. Что в Царском, что в Зимнем – там армейские, там
сотни глаз. Это невозможно. Самоубийство. Я за такое не
возьмусь!
— Отказ принимается, – неожиданно легко согласился Хлопуша,
поднимаясь с кресла. Он подошел к одной из стен, отодвинул тяжелую
портьеру, за которой оказалась потайная дверь. Повозился с замком,
открыл. – Но, может, ты передумаешь, когда взглянешь вот на
это.
Он сделал знак Бауму подойти. За дверью оказалась небольшая
комната, бывшая, видимо, гардеробной или буфетной. Теперь она была
завалена… золотом. Горы монет в мешках и просто насыпанные на полу.
Золотые рубли с профилем Елизаветы, голландские гульдены,
английские гинеи, прусские фридрихсдоры, австрийские дукаты…
Солнечный свет, пробивавшийся сквозь щель в зашторенном окне, играл
на тусклой поверхности старого золота и слепил глаза блеском
нового. Зрелище было гипнотическое.
— Здесь, Карл Фридрихович, двести тысяч рублей золотом, – голос
Шешковского звучал вкрадчиво у него за спиной. – Представь себе.
Двести тысяч! Это больше, чем у иного вельможи состояние. Ты
сможешь уехать куда угодно – в Амстердам, в Лондон, хоть в Новый
Свет. Купить себе поместье, завести семью, жить до старости в покое
и достатке. Никогда больше не рисковать своей шкурой. Одна
последняя попытка – и ты король жизни.