***
К Смоленску подъехали с рассветом. Старинная крепость на высоком
берегу Днепра была видна издали как темная полоса, над которой в
лучах восходящего солнца блестели кресты и купола церквей.
Савельев мысленно посетовал на то, что нормального леса вокруг
крепости не было до самого горизонта. Вырубили его ещё, поди, во
времена Ивана Грозного, когда строились эти могучие стены. Остались
только островки кустарника вдоль оврагов да обывательские сады. С
точки зрения обороны это было, конечно, правильно, подходы к
твердыне просматривались далеко окрест, но у Карп Силыча задача
стояла обратная. Крепость надо было взять быстро и желательно без
всякого штурма. Об осаде даже речи не было. Южную армию ждали уже
через месяц, так что времени было совсем мало.
Но сколь мало его бы ни было, пришлось часть его потратить на
подготовку. И самое главное – на поиск людей знающих Смоленск и
подходящих для операции. Не потащишь же с собой клеймёных и с
драными ноздрями. Из его прежней лесной банды осталось всего
пятеро, его личная гвардия, можно сказать. Ребята преданные и
готовые за него жизнь отдать. Кроме того, взял он с собою и Ивашку,
пацана-сигнальщика, который так лихо себя проявил под Муромом.
Парень был круглой сиротой, и в его банде стал кем-то вроде общего
сына. Каждый норовил его научить чему-то, что знал сам.
Вот сейчас пацан стоял на краю трясущейся телеги со стамеской в
руке и наносил удары по деревянном, плохо оструганному шару на
конце длинной палки, которой старался попасть в него с разных
направлений Крапива. Причем один глаз у парня был закрыт повязкой,
как бы понарошку залит кровью из рассеченного лба. Само собой, при
этом нарушается точность удара, и старый душегуб вбивал в юную
голову навыки действий в такой ситуации.
— Молодец, хорошо начало получаться, – прокомментировал Крапива
и скомандовал, – А ну перемени повязку.
— Ты, Крапива, ему вовсе глаза закрой, – засмеялся Пантелей,
один из новеньких, идущий за телегой так же, как и прочие. – Нехай
ухами смотрит!
Крапива нахмурился.
— Тебе ха-ха, а я лично видал бойца, который с завязанными
глазами без промаха дрался и от ударов уходил. Так что будет время,
и из Ивашки такого сделаем.
— Стоит ли учить отрока душегубству? – вмешался в разговор
плешивый и толстый, как боров, монах Ферапонт, сидящий на телеге. –
Пожалели бы мальчонку, ведь смертному греху учите! Убивству.