— Господь Всеблагой, прими его душу грешную… – перекрестился
Панин.
Новости из Москвы его не сильно потрясли, но озадачили. Русской
аристократии не привыкать ни к казням прилюдным, ни к конфискациям.
Времена Анны Иоанновны все еще свежи в памяти высшего сословия.
Если бы не тотальное уничтожение дворянства, канцлер мог бы
предположить, что самозванец перебесится, да и вспомнит о людях,
коими не разбрасываются. Но крутенько заворачивал “маркиз де
Пугачев”. Оправдывал с лихвой свою фамилию!
Шуточка императрицы про “маркиза”, высказанная в узком кругу,
вдруг приобрела новый смысл. Чем больше поступало сведений из
Москвы, тем тревожнее на душе. Кто этот тип? А вдруг и вправду
иностранец? “Образован, мыслит не по лекалам”, – доносит разведка.
Вон сколько инвенций пришло через восставших. И лампа, и пуля
остроконечная, даже какие-то необычные лекарства нашли у погибших
казаков – черный уголь от отравления, необычные жгуты для перевязки
ран. Француз? В эту версию неплохо ложится дикое сообщение шпионов
о жареной картошке…
Панин никак не мог решить для себя, подсказать или нет Екатерине
Алексеевне идею использовать для призывов к народу, что “так
называемый царь Петр III, нежданно оживший – никто иной, как
французский дворянин”.
Он забрал у секретаря папку с бумагами и вошел в кабинет.
У заплаканной императрицы собралась обычная теперь компания
доверенных лиц — генерал-прокурор князь Вяземский, глава тайной
канцелярии Петр Иванович Панин, генерал-полицмейстер Петербурга
Николай Иванович Чичерин и президент Военной коллегии Захар
Григорьевич Чернышев. Необычным было только присутствие протоиерея
Иоанна Панфилова. Вся честная компания, как выразился бы Фонвизин,
имела между собой большое прение.
— Ваше величество, мои соболезнования! Такая потеря. Граф Орлов,
был истинным рыцарем, который….
Начал было расшаркиваться канцлер, но Екатерина его
прервала:
— Полно, Никита Иванович. Не до этикета ныне. Включайтесь в нашу
ассамблею. Орлова уже оплакали, заупокойную я заказал.
Как быстро императрица списала бывшего любовника и отца своего
сына!
— Потребно ускорить движение армии и поскорее выгнать Пугача из
Первопрестольной, – тут же вклинился в общий разговор
генерал-полицмейстер Петербурга, замордованный бедами столичного
города. – Что там с армией, Захар Григорьевич? Когда уже она свое
слово скажет?