Оставаться в столице было уже не просто опасно –
самоубийственно. Паника могла вот-вот охватить Петербург, когда
широко разнесется весть о “шлюзовом кровопуске”, как прозвали
разгром. что учинили люди “маркиза” в Вышнем Волочке. “Если не
поспешить, непременно завязнем в веренице колясок и карет, которые,
подобно клопам на пожаре, устремятся из столицы”. Так объяснил ей
Захар Григорич, непрерывно отирая свой высоченный лоб, не прикрытый
париком. Он, военный министр, ждал разноса за поражение, а услышал
лишь слабый стон: “Спаси!”
Петербург разбегаться начал еще в середине лета. Цены на хлеб, и
так безумно высокие, взлетели до небес, начались грабежи.
Иностранцы первыми почуяли неладное, потянулись к портам. А шведы!
Густав, этот паяц, этот… мужеложец, и тот ударил в спину!
Фридрихсгам, Вильманстранд… Фридрих, ее друг Фридрих, коему она
доверяла свои секреты, молчал, как в рот воды набрал…
Решение бежать далось нелегко. Это был позор, крушение всего,
чему она посвятила жизнь. Но инстинкт самосохранения, звериное
чутье, не раз спасавшее ее в прошлом, кричало: беги! Беги, пока не
поздно! Через Ригу, в Польшу, к Стасеку…
Поможет ли Понятовский? Или тоже предаст, как многие?
Неизвестно.
Но сейчас главное – вырваться, спастись, выиграть время. Южная
армия, замершая на Оке, наконец проснется, и тогда…. А там, быть
может, удастся собрать еще силы, найти союзников и вернуть себе
столицу. Европа не может допустить, чтобы на русском троне сидел
этот… этот…
Карету сильно тряхнуло, и Екатерина едва не стукнулась головой о
стенку. Она раздраженно поправила сбившийся набок чепец. Прижала
руки к разболевшемуся животу. Кортеж остановился.
— Что еще за напасть? – пробормотала Екатерина Алексеевна,
выглядывая в запыленное оконце.
Узкий деревянный мост через мутную, лениво текущую Лугу. А на
нем – затор. Какая-то телега, груженная доверху скарбом, видимо,
сломалась, перегородив проезд. Вереница карет, повозок, всадников
сгрудилась перед мостом. Крики, ругань, лошадиное ржание. Хаос.
«Даже здесь, даже в бегстве, этот проклятый русский
беспорядок!»
Охрана, немногочисленная и нервная, суетилась, пытаясь
расчистить путь. Впереди послышались хлесткие удары плеток и
возмущенные вопли.
Рядом, на соседнем сиденье, Чернышев. Военный министр, один из
немногих, кто не оставил ее, кто решился разделить с ней эту
горькую участь. Хотя, кто знает, что у него на уме? Быть может,
поедом себя ест за полный провал обороны Петербурга!