Рябоволов, не задавая вопросов, не выражая ни малейшего
удивления, достал из внутреннего кармана своего безупречного
сюртука небольшой, но явно тяжелый мешочек из грубой ткани. Звон
монет внутри был отчетлив и соблазнителен. Он протянул его лекарю.
Тот схватил мешок дрожащими руками, алчная, облегченная улыбка
растянула его морщинистое лицо.
- Я ваш вечный слуга, Ваше Величество! - залепетал он, кланяясь
в пояс. - Буду молчать! Как в могиле! Ни единого звука не
издам!
- Уходите, - сказал я, глядя поверх его головы, в окна, где
садилось петербургское солнце. - И помните о цене излишней
болтливости.
Лекарь, крепко прижимая к груди драгоценный мешок, юркнул к
боковой двери, как испуганный таракан.
***
Доктор Игнатий Петрович Свиридов вышагивал по набережной Мойки,
насвистывая бодрую мазурку. Вечер был прохладным, но в его груди
пылал жар - жар удачи и предвкушения. Мешок золота! Целый мешок! От
самого Императора! За такую простую работу - подлить в микстуру для
Регентши ту безвкусную, без запаха жидкость, что передал тот
холодный господин из Тайного Отдела... И все! Никаких мук, никаких
криков. Тихий уход. И теперь - свобода и богатство!
Он купит своей пучеглазой Машеньке шелковое платье, о котором
она трещала без умолку. А Катюше подарит настоящую куклу из Парижа!
И купит дом в Крыму... Да, да! Нужно теперь уехать отсюда, подальше
от дворцовых интриг и этого жуткого нового Императора с горящими
глазами. Нужно зажить наконец полной жизнью!
Он зашел в узкий, грязноватый переулок, который вел к его
скромному особнячку. Свист его был громок и беззаботен. Впереди
маячила теплая семейная жизнь, полная достатка.
Из глубокой подворотни, смердящей сыростью и помоями, выползла
сгорбленная фигура в грязном, рваном балахоне. Старуха, нищенка.
Она протянула к нему костлявую, дрожащую руку.
- Подай, батюшка... Христа ради... - прохрипела она жалобно,
перекрывая его свист. - Хоть копеечку на хлебушек...
- Прочь, старуха! - брезгливо буркнул Свиридов, пытаясь обойти
ее. - Не до тебя! Самому не хватает!
Он машинально оттолкнул протянутую руку. И в этот миг случилось
нечто невероятное. Сгорбленная фигура выпрямилась с кошачьей
грацией и силой. Старушечий хрип сменился низким, мужским голосом,
полным ледяной пустоты:
- Придется заплатить сполна, Игнатий Петрович.