Я согласно кивнул, разговор пошёл в нужное русло. Николай
Борисович снова принялся постукивать пальцами по столу, но теперь
ритм был уже не нетерпеливый, а более бодрый и весёлый. Видимо, у
него была нехватка кадров не только среди грузчиков.
После чая началась работа. Я вышел на улицу и подошёл к мужикам,
которые уже полным ходом таскали ящики с консервами. Дядя Боря
кивнул в сторону грузовика:
— Бери с левого борта, — проинструктировал он, затягивая
самокрутку. — Там сельдь в томате. Потом справа. Там тушёнка. Не
перепутай, а то Николай Борисович мозги вытрясет нам.
Разгрузка оказалась весьма трудоемкой. Ящики, обвязанные
проволокой, оставляли на ладонях ржавые полосы. Солёный пот заливал
глаза, а запах рыбы въедался в кожу. Через пару спина гудела так,
будто в неё встроили трансформатор, но ритм задавали
мужики-грузчики: сутулый Федотыч, не выпуская самокрутку из зубов,
таскал по два ящика разом, притопывая ботинками в такт своей
одышке.
— Эх, молодёжь, — хрипел он, проходя мимо с очередной ношей, — у
нас в сорок пятом за смену эшелон разгружали!
К трём часам дня грузовик опустел и я отправился к Николаю
Борисовичу. Пришло время для второй части нашей сделки — возня с
документацией.
Сидя в небольшой каморке за столом с зелёным сукном, Николай
Борисович с лязгом выдвинул ящик стола:
— Вот. Накладные за последние два месяца. Сверишь с ведомостями,
подшьёшь в дело. — Он шлёпнул на стол папку с потрёпанными листами,
где чернильные цифры расплылись от сырости. — И здесь, — он ткнул в
строку с пометкой «Брак 5%», — добавь карандашом:
«усушка-утруска».
Работа с документами оказалась тяжелее, чем таскать ящики. В
потёртых ведомостях сквозили хитросплетения «левых» схем: мука,
списанная на мышей, сахар, растаявший словно снег, и десяток
загадочных «бочек рассола», исчезнувших в пути. Я вписывал
аккуратные поправки химическим карандашом, подражая корявому
почерку кладовщика, чьи буквы плясали, как пьяные матросы во время
качки.
— Недурно, — прошелестел Николай Борисович, появляясь за спиной
как тень. Его палец с жёлтым ногтем скользнул по исправленной
строке. — Тут бы ещё запятую… для солидности.
К семи вечера у меня глаза слипались от столбцов цифр. Николай
Борисович, разминая затекшую шею, бросил взгляд на незаконченную
папку: