– Мартин, ты меня слушаешь? – вывел его из размышлений голос
Вика.
«Нет, прости, я задумался. Что ты говорил?»
– Говорю, читай свою книжку. Когда мы домой вернемся?
Мартин молчал. Он бы предпочел заночевать в лесу. Было тепло,
хищники близко к деревне не подходили, а вот отец мог и не
успокоиться. У Мартина с собой было шерстяное одеяло, зажигалка и
спички, веревка и даже сложенный кусок брезента. Но объяснять,
почему ночью в лесу не так страшно, как дома, не стал.
– Давай вечером вернемся и посмотрим, как там дела, – уклончиво
ответил он.
Книга была огромная. Тяжелая, с мелкими буквами и четкими,
детальными рисунками. Были там растения в разрезе. Молекулярные
строения мембран. Рисунки тонких, невесомых травинок и огромных,
мясистых листьев.
«Ну и муть…» – тоскливо прошептал Вик.
А Мартин был в восторге, забыв даже ненадолго о своей
первоначальной цели. Было в этой книге что-то такое, о чем он так
тосковал – дальнее, неизведанное и чужое. Мир, непохожий на тот, в
котором он жил. Мир, отделенный от него чем-то грозным, но все же
притягательными, играющим красками от стального серого до глубокого
черного и безмятежно-голубого.
Морем.
Вику он не стал ничего говорить. Провел кончиками пальцев по
плотному, шершавому листу, будто здороваясь с книгой. Им предстояло
долго пробыть вместе.
Подойди. Говорят,
Ты хороший человек.
Ты неподкупен. Впрочем,
Молния, ударившая в дом, -
Тоже.
Б. Брехт
Дни потянулись бесконечной чередой. Хорошие были дни, золотые от
солнца, песка и пшеничных полей.
Зеленые от леса и травы.
Пронзительно-голубые от неба и воды.
В тот день Мартин влез в окно поздним вечером. Отец спал на
кухне, лицом вниз. Мартин не рискнул идти к себе в комнату, и они с
Виком заночевали на чердаке.
Вик написал письмо Лере, и они с Мартином отнесли его на почту.
Пусть у нее будут те письма – он будет писать еще.
Спустя пару недель пришел ответ. Несколько листов, исписанных
округлым, размашистым почерком Полины. Там было и для Вика. Лист,
начинавшееся со слов «Сыночек мой любимый». Анатолий сжег письмо в
пепельнице. Другой лист, где письмо начиналось с «Братик!..»
подумав, отдал сыну. Вик разбирал почерк до вечера. Лера диктовала
маме свои простые детские переживания и любовь. Любовь была видна в
каждом ее слове, она звенела в каждом предложении, согревая кончики
пальцев при прикосновении к листу. Мартин молча наблюдал и
радовался тому, что у Вика наконец-то заблестели глаза.