Мартин забрал у женщины саженцы и аккуратно высадил их между
курятником и забором – чтобы свиньи, пасущиеся во дворе, не
добрались. Он научился собирать в лесу ягоды и искать грибы. Ему
даже удавалось что-то сушить на зиму. У той же женщины он взял
удочку, и смог не только напроситься с местными мальчишками на
рыбалку, но еще и заставить их учить его ловить рыбу.
Рыбу Мартин потрошил сам, живую, серебристую и пахнущую
тиной.
Наконец-то Мартин смог обратить внимание на что-то, кроме того,
как не дать другу умереть с голода. Отец продолжал демонстрировать
потрясающее равнодушие к судьбе Вика, а поняв, что он научился
готовить, казалось, вовсе о нем позабыл. Мартин, чертыхаясь и
вытаскивая зубами занозы из ладоней, оторвал в курятнике несколько
досок над потолком. Куры и правда начали нестись лучше, и все
меньше разбитых яиц в осколках хрупкой скорлупы находилось утром на
дощатом полу курятника.
Ночью, когда темнота бросала синий бархат на деревню, а в
разбитое окно врывался теплый ветер, несущий запахи трав и воды,
Мартин, улыбаясь, зажигал для Вика огоньки. Он выдумал столько
сказок, что хватило бы на целую библиотеку. Монстр с тысячей глаз
все реже сторожил темноту коридора. Мартин думал об этом с
облегчением.
Это стоило всех выпотрошенных рыбок и всех рассказанных
сказок.
Ведь Вик не помнил, но Мартин-то точно знал, что это за
чудовище.
Вик не мог помнить своего дедушку по отцу. Ему было всего три
года, когда Анатолий привез его показать своему отцу. А Мартин
помнил все так ясно, будто это он стоял на крыльце под высоким
серым небом, с которого все сыпался, зачем-то сухой, белый снег. И
по этому снегу дедушка тащил огромный, заляпанный кровью мешок с
потрохами только что забитых свиней. От мешка пахло смертью и
навозом, а в воздух поднимался белый курящийся пар. Из нескольких
дырочек в ткани вырывалась толчками черная слизь.
Мартин не хотел, чтобы Вик вспоминал этот мешок.
Осень приходила медленно. Не было синей северной стыли, ранних
сумерек и злого, холодного ветра, врывающегося внезапно в почти
летнюю жару. Все больше золотого и красного мелькало в зелени
деревьев.
«Смотри, Мартин, деревья седеют!» – с восторгом сказал Вик,
показывая особо пышную расцвеченную золотом крону.
Мартин все реже думал о смерти. Ему казалось, жизнь
налаживается, что мир, рассыпанный вокруг миллионами разноцветных
осколков, наконец-то стал принимать какую-то форму. Что эти осколки
становятся на места. И может, еще получится витраж, через который
будет падать разноцветный свет.