–
Позволь мне встречаться с ним! Я разузнаю.
–
Даже не проси!
–
Почему?
–
Попадешь под его влияние. Этот рыжий хам умеет очаровывать людей.
Даже я, послушав его пение, поддалась. Он как сирена из Одиссеи
Гомера. Так что никаких встреч и писем!
–
Это жестоко, мама!
–
Ты не знаешь, что такое жестокость! Когда я объяснилась с твоим
отцом и попросила покойного батюшку признать Александра моим
женихом, он сослал его в дальний гарнизон и держал там три года,
запретив иметь со мной переписку. Хотел выдать меня за одного из
своих собутыльников. К счастью, тот умер от неумеренного
употребления горячительного. Только после этого отец смилостивился.
Я всего лишь определила тебе срок до окончания войны.
–
Она может затянуться.
–
Надеюсь, что нет. Пойми, дочка! С Александром все было ясно:
благородного происхождения, офицер, честный и открытый человек. А
твой Валериан – загадка. Телом аристократ, а внутри – плебей. К
тому же себе на уме. Пусть проявит себя, а там посмотрим.
–
Ах, мама!..
–
Не плачь! Ты будущая государыня, нам нельзя проявлять чувства…
***
В
конце февраля Михаила вызвали в Минск на совещание. Предписание
привез посыльный из штаба фронта и вручил лично в руки. Недоумевая
о причинах такой секретности (вполне можно было передать по
радиотелеграфу), Михаил расписался на бланке и собрался в
командировку. В предписании было указано, что совещание продлится
два дня, поэтому сборами он себя не отягощал. Уложил в саквояж
бритвенные принадлежности, мыло, полотенце, зубную щетку с
порошком, запасные носки и пару белья. Санитарный поезд
(пассажирские, ясное дело, на прифронтовую станцию не ходили) отвез
его в Минск. На вокзале Михаил, поторговавшись, нанял извозчика до
окружного госпиталя – предписание требовало прибыть именно туда.
Ехать было недалеко, но пешком, да еще с саквояжем в руках,
коллежскому асессору не уместно. Денщика Михаилу не полагалось – не
офицер, а брать санитара, как ему советовали, он не захотел.
Во-первых, стеснялся, во-вторых, солдата следовало где-то
разместить и дать ему денег. Сделать это Михаилу не позволяла
приобретенная в годы обучения бережливость. Учился он на медные
деньги. Отец его держал мелочную лавку в уездном городе. Дохода от
нее едва хватало на содержание большой семьи. Отец хоть и гордился
сыном-студентом, но помогал мало. Семья и без того экономила на
всем, младшая сестра донашивала за старшей платья и обувь. Студент
зарабатывал на жизнь уроками, которые давал великовозрастным
оболтусам из купеческих семей. Голодать не голодал, но купить ту же
пару обуви получалось только в результате жестокой экономии.
Получив, наконец, диплом, Михаил стал помощником еврея-дантиста в
уездном городе. В столице или в том же Могилеве устроиться не
удалось – там зубных врачей хватало и без него. Можно было,
конечно, открыть собственный кабинет, но на это требовались деньги,
а их не имелось. Да и кто пойдет лечить зубы к вчерашнему студенту?
Разве что последний бедняк. Соплеменник помощника не баловал,
платил скупо и не подпускал к самой доходной части ремесла –
протезированию. Михаил рвал зубы и вскрывал нагноения. Удивительно,
но ему это нравилось больше, чем обтачивать пациентам зубы и сажать
на них коронки. Половину жалованья отсылал матери и сестрам – после
смерти отца он стал единственным кормильцем семьи. Лавку пришлось
продать за долги.