С наступающей армией двигались
репортеры – русские и иностранные, им показали лагеря. Статьи и
фотографии журналистов взорвали общественное мнение Европы. В
России о тевтонском варварстве знали и без того, но теперь в это
дерьмо окунули сытых европейцев, многие из которых сочувствовали
Германии. Общественное мнение кипело, правительства ряда стран
выступили с заявлениями, осуждавшими нарушение Гаагской конвенции о
правилах и обычаях войны. Даже англичане вякнули, правда, в
расплывчатых формулировках. Дескать, с глубоким сожалением узнали
об отдельных фактах жестокого обращения с пленными… Лаймы в своем
репертуаре. Если б в лагерях были англичане, на понос бы изошли.
Ну, а так какие-то русские… Помогать Германии в Европе стало
моветоном, агрессор превратился в изгоя.
Огромным напряжением сил немцам
удалось остановить продвижение русских войск. Для этого им пришлось
провести тотальную мобилизацию – под ружье ставили подростков и
стариков. Но главной причиной стала распутица. Пригрело солнце, и
сугробы потекли. Дороги моментально развезло. К тому же полки и
дивизии понесли значительные потери, оторвались от тылов, наконец,
просто устали. На фронте установилось затишье.
Это случилось потом. А пока я мотался
по фронтам, пропагандируя переливание крови и раствор Рингера. Не
везде идеи воспринимали адекватно: медицина – консервативная
профессия. Не хватало реактивов, систем переливания, растворов и
капельниц – все это только начинали производить. Я понимал, что
кардинальной перемены в лечении раненых не добьюсь. По уму
следовало вызвать врачей на курсы повышения квалификация, где
обстоятельно и вдумчиво обучить. Но на это не было времени.
Оставалось уповать, что зароненные идеи не пропадут, и часть врачей
их воспримет. Главное, чтобы они оценили эффект, тогда и
уговаривать не придется.
Для поездок Вельяминов выделил мне
санитарный поезд. Мы прибывали на нем в город, где дислоцировался
штаб фронта, и отправлялись в госпиталь. Меня сопровождала бригада
врачей и сестер. В госпиталях мы проводили показательные операции,
применяя переливание крови. Доноров находили среди местных медиков.
Стать ими соглашались сестры милосердия, причем, охотно. В среде
этих женщин жертвенность была нормой. Каждой из них я выдавал
благодарственную грамоту Главного санитарного управления – у меня
их имелась стопка. Надо было видеть лица сестер, когда я вручал им
бумагу с двуглавым гербом, печатью и подписью Вельяминова. Они
смущались и горячо благодарили. Другие смотрели на них с завистью.
Какие, все-таки, люди в России! Грамоту принимают как великую
награду. В моем времени захотели бы денег.