Глупый мальчишка не понимает, что ему нужно вести себя как можно более тихо, если и правда хочет попасть в Академию без помех.
Брюнет, оценив его фразу, рассмеялся:
– Ты прав, мой друг, ты абсолютно прав! Думаю, стоит простить этих остолопов в погонах. – Он щёлкнул пальцами. – Официант, кофе нам! Чёрный.
На него смотрели… странно. Не то чтобы полицейские были истиной в последней инстанции, но такие высказывания могли обойтись дорого. Баронесса Мальдиб отвернулась к окну, за которым по-прежнему стояла пелена созданного магией тумана, который не позволял покинуть поезд или незаметно выкинуть контрабанду. Её примеру последовали все восемь присутствовавших здесь взрослых, а вот студенты были не столь категоричны, хоть и поглядывали на него больше искоса.
Лонгвей, помедлив, сел напротив брюнета. Тот с превосходством оглядывал остальных посетителей вагона-ресторана и кривил губы:
– Только трусы и остались. Ну, чего вы боитесь? Если при вас нет ничего запрещённого, то нечего прятаться по углам от этой зажравшейся шушеры. Вы аристократы или фермерские кролики, трясущиеся по своим клеткам?
У меня глаза распахнулись так же неестественно широко, как у Лонгвея до этого: этот парень что, идиот? Или порядки в империи оказались не такими строгими, как я предполагал по доходившим до Золотого города слухам? Вроде бы нет, да и за пару дней «в бегах» я успел убедиться в строгости властей.
Или этот парень провокатор? Уж больно цепкие взгляды бросает он на окружающих, оценивает реакцию.
А может… причина столь дерзкого поведения – ослабление императора? Вера в то, что он больше не встанет, а его сын не сумеет удержать завоёванные земли?
Моё пристальное внимание дерзкий брюнет заметил со второго раза, вздёрнул нос:
– Что смотришь? У тебя поджилки трясутся об одной мысли о полицейском досмотре и потому моё поведение кажется слишком удивительным?
Глупым или бездарно провокационным. И мешающим всем вокруг. Но озвучить это – усугубить ситуацию. К тому же парень действительно мог быть провокатором. Вот только от разумного анализа ситуации легче не становилось. Грызла изнутри, вспыхивала искрами гнева гордость последнего из Бергов. А в глазах брюнета горело искренне наслаждение бессмысленной бравадой, от чего ещё сильнее хотелось поставить его на место.