Традиция предписывала первокурсникам в день входа в кампус подтвердить поступление на учёбу в администрациях своих институтов, познакомиться с куратором, подтвердить заселение в дортуар и под роспись ознакомиться с правилами у смотрителя, заполнить анкету в столовой, походить по территории с обзорными экскурсиями, ознакомиться с клубами по интересам и записаться минимум в один из них (в Академии не поощрялось наличие свободного времени у студентов), получить книги в библиотеке.
Чёткой последовательности не существовало, только одно дело было назначено на определённый срок – встреча с куратором группы.
Не знаю, с какой целью всё требовали сделать в один день, но из-за взмыленных первокурсников кампус напоминал разворошённый улей. И мне это нравилось!
Несмотря на то, что Академией управляли цензоры, здесь не было напыщенности Золотого города и маниакальной церемониальности его обитателей. Знакомые, которые во время имперских пиров вели себя, словно механические куклы, вместе со всеми болтали, смеялись, спорили. Именно таким был мой мир до того, как меня переселили в чопорный Золотой город. Там-то подобного не увидишь. Никакие праздники и торжественные мероприятия не способны вернуть его обитателям искренние улыбки. В Золотом городе даже дети опасаются сделать лишнее движение.
А ещё я мог, наконец, свободно общаться. Меня приветствовали постоянно. Более-менее знакомые чередовались с теми, кто хотел пристроиться к титулованной особе, так что я вмиг стал центром небольшой толпы, и от улыбок и взглядов окружающих на меня в груди разливалось тепло.
– Марс…
– Марс, а как ты…
– О, Марс…
Со мной советовались, просили показать приёмы фехтования, интересовались планами, и меня захлёстывал восторг: наконец-то я снова не безмолвный спутник наследного принца, а гордый наследник своего рода! Я мог, не взвешивая каждое слово, отвечать на бесчисленные вопросы о своей будущей группе, планах, соглашаться на совместные обеды, тренировки, обещать подумать, хвалить. Патокой лилась похвала, и пусть многие просто заискивали, их живость и яркость отогревали меня после холода Золотого города. Я ощущал себя на своём месте.
Чего нельзя было сказать о Лонгвее. На бурлящую толпу первокурсников он смотрел насторожённо. Несмотря на прежние уверения, что готов отыгрывать простого деревенщину барона, он мрачнел всё сильнее. На его попытки поучаствовать в разговорах не просто не обращали внимания, но то и дело пытались оттеснить подальше. Особенно девушки. Вот бы они удивились, узнай, кого награждают надменными взглядами.