Я держался от Кубка как можно дальше. Мысль о том, чтобы
добровольно вписать свое имя в нечто, что потенциально могло
привести к смерти, казалась мне верхом идиотизма. Моей главной
задачей было пережить этот год, а не гоняться за «вечной славой»,
которая, как я подозревал, была лишь эвфемизмом для преждевременной
кончины.
И вот настал вечер Хэллоуина. Большой Зал был украшен особенно
пышно. Делегации из Шармбатона – группа преимущественно
очаровательных девушек в голубых шелковых мантиях во главе с
огромной мадам Максим – и Дурмстранга – суровые юноши в
кроваво-красных мехах под предводительством Игоря Каркарова,
бывшего Пожирателя Смерти с хитрыми бегающими глазками – уже
прибыли и сидели за столами своих факультетов. Напряжение буквально
висело в воздухе.
После пира Дамблдор приглушил свет свечей. Кубок Огня был
вынесен в центр зала. Его голубоватое пламя взметнулось выше,
освещая лица присутствующих.
-Итак, момент настал! – объявил Дамблдор. – Кубок Огня вот-вот
сделает свой выбор!
Пламя в Кубке внезапно стало красным. Из него вырвался сноп
искр, а затем обугленный кусок пергамента. Дамблдор поймал его.
-Чемпион Дурмстранга… – прочитал он громко, – Виктор Крам!
Раздались бурные аплодисменты, особенно со стола Слизерина, где
Крам, знаменитый ловец болгарской сборной по квиддичу, был явным
кумиром.
Снова красное пламя, искры, пергамент.
-Чемпионка Шармбатона – Флер Делакур!
Красивая девушка с серебристыми волосами, от которой, как я
теперь заметил, исходило легкое, почти неощутимое сияние – вейла,
не иначе – грациозно поднялась и проследовала в соседнюю комнату
под аплодисменты.
-И, наконец, чемпион Хогвартса! – Дамблдор вновь выловил кусок
пергамента. – Седрик Диггори!
Стол Пуффендуя взорвался ликованием. Седрик, высокий,
симпатичный парень, смущенно улыбаясь, отправился вслед за Крамом и
Флер.
-Превосходно! – воскликнул Дамблдор, сияя. – Теперь у нас есть
три чемпиона! Я уверен, что…
Но он не договорил. Пламя в Кубке снова вспыхнуло красным,
выбросив еще один, четвертый, кусок пергамента. Дамблдор недоуменно
поймал его. В зале воцарилась мертвая тишина. Директор несколько
секунд смотрел на пергамент, и его лицо стало мертвенно-бледным. Он
медленно поднял голову, и его взгляд, полный чего-то похожего на
ужас, уперся прямо в меня.