Гришаня, возомнив себя атлетом, решил, что ходит быстрее меня, но я вмиг догнал его шатающееся из стороны в сторону тело и мы продолжили путь нога в ногу. Этот пропитый алкаш что то бормотал про какого-то торгаша Женю, про какие-то утюги и гимнастёрки. Про какое-то серебро, которое кто-то выменял на мотоцикл. В общем, все сплетни, которые свободно гуляли по рынку, Гриня впитывал в себя как губка, после чего любил их залить мне во время очередных посиделок. Когда глаза залиты, любая история проходит мимо ушей, и ты не вникаешь в детали, а улавливаешь лишь суть. Поэтому слушаются такие байки легко и непринуждённо. Но когда ты трезв, и думаешь о том, как бы поступить в дальнейшем, и как раздобыть всё необходимое, то подобные рассказы тебе в пах не упёрлись, и поэтому раздражение от отвлекания очень даёт о себе знать.
Вдруг мои раздумья оборвал хриплый возглас: «Вот он!»
– Кто?
– Женя, старьёвщик, о котором я говорю.
– Какой Женя?
Борода повернулась в мою сторону, и по ходу движения начала произносить:
– Ты что, меня не слушаешь?
– Ну как сказать, – с ухмылкой произнёс я.
– Пойдём к нему!
– Зачем?
– Я спрошу у него об утюгах!
Уточнять, о каких именно утюгах идёт речь, я посчитал бессмысленным, поэтому молча проследовал за другом.
На горизонте появился невзрачный старичок в светло-зелёном брезентовом плаще, потрепанной фуражке-восьмиклинке, потёртых на носках, но тем не менее, кожаных башмаках и ватных, судя по оттопыренным стрелкам, великоватых на него брюках. Я видал его здесь и ранее, отличительной чертой данного персонажа было то, что не смотря на свой неказистый вид, он изо дня в день выходил на своё рабочее место с чисто вымытым, и выбритым лицом. Исходя из этого, я пришёл к мысли, что он является бывшим военным, ныне находившимся на пенсии. Он расположился за железным прилавком времён 90-х годов, судя по многочисленным слоям нанесённой на него краски, давно превышающим толщину самого метала. На прилавке и за его пределами располагался разный хлам, который торгаш оценивал по стоимости нового. Гриша подошёл к продавцу, по-крестьянски пригнувшись, и неуверенно протянул ему руку. С натянутой улыбкой он начал что-то вопрошать у Евгения, активно жестикулируя руками. Я не вдавался в суть вопросов, лишь принялся рассматривать барахло. Дул жуткий холодный ветер и достать руки из карманов, чтоб поднять что-то для детального рассмотрения, представлялось затруднительным. Однако товарища это не смущало, и он активнейшим образом жестикулировал красными ладонями на ветру, указывая то на Женю, то на его товар, при этом добавляя мат через каждое слово. Я вновь перевёл взгляд на железо. Назначение много из лежащего я знал. Седло от мопеда «Карпаты», в юности у товарища был такой же. Кирзовые сапоги, которые железнодорожники обменивали на деньги либо обувь подходящего размера, после того, как получат обновки, так как обычно они получали сапоги, которые на них были великоваты. Тески, вынесенные из завода. Интересно, как он их каждое утро перетаскивает со склада на прилавок и обратно? Кухонная эмалированная утварь с потёртыми торцами. Головка блока двигателя мотоцикла Java с поржавевшими по оцинковке рёбрами воздушного охлаждения. Железные канистры для бензина с облупившейся темно-зеленой краской и деформированным запором горловины. Старое женское платье, стиранное несколько раз и утерявшее прежний светло-синий цвет, которое вряд ли кто-то у него купит. Хрустальные бокалы прошлого века и графин, утративший прозрачность от многочисленных мелких царапин на поверхности. Колёса для тачанок.