В гаснущее сознание ворвался чей-то
крик:
— …ватит! …тите их! …се чено…
Вражеское заклинание внезапно
развеялось. Перед глазами калейдоскопом вертелись цветные пятна.
Одно из них, постепенно обретая четкость, превратилось в лицо
учителя Лучаня.
— Хвала Небу, ты жив, Колючка, —
улыбнулся наставник Лучань, но его улыбка, кривая, вымученная, не
успокоила, а лишь сильнее встревожила меня.
— К-к-ак… Хуош-ш-шан? — еле слышно
выдохнул я: каждый вздох причинял невыносимую боль, будто я
попытался проглотить неочищенный каштан, а он застрял в горле.
— Без сознания. Но его жизнь вне
опасности.
Краем глаза я уловил приближение лоз.
Попытался вскочить, призвать печать. Потерял равновесие и рухнул
обратно на руки наставника.
— Достаточно, — удержал меня учитель,
сказал, обращаясь то ли ко мне, то ли к противникам. — Мы
сдаемся.
— Но я еще могу… — попытался
возразить я.
— Достаточно, Колючка, — с нажимом
повторил наставник. — Посмотри наверх.
Я поднял взгляд. Огромный, усеянный
шипами ствол дерева — символ нашего Дома — болезненно пульсировал в
небе. Изображение, созданное с помощью фохата, постепенно чернело и
усыхало, колючки одна за другой осыпались, исчезая во тьме. Картина
повторялась вновь и вновь, неся леденящую кровь весть: Дом Шипа
пал!
Есть вещи, за которыми можно
наблюдать часами: как течет вода, горит огонь, как движутся облака
по небу и как осыпается персиковый цвет в Садах Тишины.
Тот, кто научился наслаждаться
гармонией мира, несомненно, оценит мимолетность момента, когда
полупрозрачный лепесток отрывается от розовой сердцевины соцветия
и, подобно кораблю, покидающему гавань, вверяет судьбу ветру
провидения. Подхваченный изменчивым вихрем, он то взлетает к небу,
то резко падает, уносясь все дальше и дальше от родного истока,
чтобы в конце концов найти последний приют в объятиях земли… и
превратиться в обычную грязь.
Грязь и кровь — в эти дни их было
немало. Мертвый Линг на руках учителя Лучаня. Обезглавленные тела
посланников мира. Отрезанная моим заклинанием рука ученика Лозы.
Руины на месте дома старухи Мо. Добрая женщина, угощавшая вечно
голодных учеников, — успела она уйти или похоронена под
завалами?
Лучше не вспоминать об этом, не
раздувать угли ярости, тлеющие под пеплом опустошения. Лучше
следить, как осыпается персиковый цвет.