— Поруб. Поруб это. Ярославичи, псы,
клятву нарушили. Крест целовали, что вреда мне с сынами не будет!
Мы пересекли Днепр, вошли в шатёр. А их собачьи прихвостни нас и
схватили. Даже словом перемолвиться не удалось с родственничками.
Довезли до стольного града Изяславова, да живых под землю и
спустили, - попытался внести ясности внутренний голос. Хотя мне
казалось, что он если не прямо боялся, то очень сильно опасался
того, как я начну резать своими руками своё тело. То есть его, и
его руками. Тьфу, ладно, и с этим после.
Зафиксировав четырьмя пальцами
деревяшку так, чтобы не сдвинулась ни вглубь, ни влево, ни вправо,
вздохнул поглубже и сделал разрез. Кровь потекла гуще, младший сын
всхлипнул и повис на руке старшего. Который сам стоял, не сказать,
чтоб сильно увереннее.
В голове вдруг зазвучала
песня, слышанная когда-то давно: «И, когда я пьяный и безбожный, /
Резал вены погнутым крестом, / Ты боялась влезть неосторожно / В
кровь мою нарядным рукавом»*. Вспомнилось, что неожиданные слова,
пропетые надрывно-проникновенным голосом, совершенно не ожидаемым
мной от очередного «шансонного» исполнителя, звучали в машине
старшего сына. Мы ехали с ним навещать какую-то дальнюю родню. Я
попросил его свозить нас с женой, чтоб парень чуть отвлёкся. Уж
больно переживал он тогда развод, молодой был. Кто бы знал, что
неожиданная метафора из той случайной песни так
обернётся?
Зажав окровавленную лунницу губами,
пошарил в ране пальцами правой руки. Искомое нашлось сразу, это не
иголка в ягодичной мышце, которую на рентгене видно отлично, а вот
на самом деле — ещё поди найди. Силы в этих руках было, пожалуй,
побольше, чем в моих в молодые годы: едва не раскрошил край
рогатины. Но услышав и почувствовав подушечками хруст и то, что
дерево того и гляди рассыплется на щепки, выбирать из раны которые
в темноте мне никак не улыбалось, чуть передвинул пальцы вглубь,
задержал дыхание и выдернул остриё. Тут же придавив сверху лоскут
от Глебовой рубахи, сложенный вчетверо. А левой рукой ухватился за
правую лопатку, почти полностью перекрыв рану. Шевелить левой было
больно, но, как часто шутят травматологи, не смертельно.
— Дай с сынами перемолвиться, -
прозвучало внутри. Парни и впрямь стояли не дыша, и бледные
настолько, что, кажется, в порубе этом даже чуть светлее стало. Я
прикрыл глаза и будто бы «отошёл от штурвала», передавая тело
хозяину, прежнему мне.