Подхватив передний край левого
шеста, который придерживал Ждан, друг глянул на меня через плечо,
ожидая команды. Стараясь не бередить рану и не махать левой рукой,
я подошёл к странной конструкции. Князь привычно взял управление на
себя, оставив меня, как мальчишку, что впервые приехал в столичный
океанариум, прижиматься носом к стеклу с этой стороны, восхищённо
глядя на торжественную красоту за ним.
Левая ступня, босая и грязная,
упёрлась на колено Яна, что почтительно склонил голову. Правая
утвердилась на щите, чуть в стороне от светлого лика Деда-Солнца,
наступать на который было хамством, глупостью и преступлением.
Поймав равновесие и почувствовав, что пятки будто корни дали в
старый щит, кивнул Гнату. И плавно вознёсся над притихшей толпой,
по которой будто круги пошли, и с каждым последующим вокруг
становилось всё тише. Вечевой колокол молчал с тех пор, как Рысь
спрыгнул к нам в поруб. С соседних дворов и дальних улиц доносились
азартные крики нападавших и отчаянные — защищавшихся.
— Слушай моё слово, люд Киевский! -
ох и голосина! Таким не скворцов на липах пугать, таким с крыш
дранку сдирать, на земле стоя. — Я, Всеслав Брячиславич, князь
Полоцкой земли, говорю вам! Князья Ярославичи, Изяслав, Святослав и
Всеволод, обманом полонили меня с сынами да усадили в поруб, лишив
Солнца ясного, до креста обобрав, как тати лесные. По слову воеводы
Изяславова пришли вчера за животом моим душегубы, чтоб жизни лишить
на глазах у сыновей. Ни боя, ни воли не дали мне Ярославичи. Нет
покона такого, чтоб родич родичу чужой рукой смерть направлял! Даже
в той Русской Правде, что они сами нынче вслед за отцом своим
переписывают, снова жизни чужие гривнами меряя, нет такого! Ответь
мне, люд Киевский, ладно ли поступили братья?
— Не-е-ет!!! - шквал прокатился по
княжьему двору, пугая последних ворон и горлиц. — Позо-о-ор!!!
Лица в толпе наливались злобой и
краснотой, дурной кровью. А Всеслав-то вон как вывернул всё. Теперь
не только в нарушении крестной клятвы обвинил родичей-предателей,
но и в том, что законы они взялись под себя переделывать, и то, за
что раньше родня пострадавшего получала жизнь виновного, теперь
измерялось деньгами, да так, чтобы копеечка малая непременно в
княжью казну попадала. Прочувствовали вкус и сладость
административного ресурса, наслушались уговоров византийских,
приняли свет цивилизации, пропади он пропадом.