Он схватил тяжелую бутыль с вязкой жидкостью и банку с графитом.
Не было времени смешивать по правилам. Он просто плеснул изрядное
количество полимера на пол перед собой, создавая лужу, и щедро
сыпанул сверху графитовый порошок. Затем, действуя почти
инстинктивно, схватил еще несколько флаконов с летучими
органическими растворителями – они должны были ускорить реакцию
полимеризации и создать газовый карман. Он разбил их прямо в эту
импровизированную лужу.
Именно в этот момент вспышка нестерпимо яркого света залила
лабораторию. Небеса разверзлись, и чудовищный разряд молнии,
усиленный и искаженный аномальной энергией умирающего ускорителя
частиц, ударил в крышу здания, прошел сквозь перекрытия, металл и
бетон, и устремился вниз, точно в то место, где он находился.
Он успел только сгруппироваться, выставив руки перед собой,
словно пытаясь закрыться от неминуемого. Смесь химикатов на полу
под ним запузырилась, вздыбилась, объятая синеватым пламенем от
короткого замыкания, которое предшествовало основному удару.
А затем – оглушительный треск, сравнимый со столкновением
поездов. Мир взорвался белым светом и невыносимой болью. Казалось,
каждая молекула его тела воспламенилась. Он почувствовал, как его
подбрасывает в воздух, швыряет о стену. Химическая смесь перед ним
вспыхнула с неожиданной силой, выбросив столб плотного, черного
дыма и пламени, частично приняв на себя ярость стихии. Этот
импровизированный барьер, созданный в последнюю секунду, не мог
остановить всё, но он изменил траекторию, рассеял часть
энергии.
Темнота.
Сколько он пробыл без сознания – минуты, часы? Неизвестно.
Возвращение было медленным, мучительным. Первым, что он
почувствовал, был смрад. Запах гари, жженых полимеров, озона и…
паленой плоти. Его плоти.
Он застонал, открывая глаза. Лаборатория была разгромлена. Полки
обрушены, стекла выбиты, оборудование оплавлено и искорежено. В
потолке зияла дыра, сквозь которую капала вода – дождь не
прекращался. Сам он лежал на полу, среди обломков. Одежда на нем
превратилась в лохмотья, местами прикипевшие к коже.
С невероятным усилием он приподнялся на локте. Тело горело
огнем. Он оглядел себя. Руки, грудь, ноги – всё было покрыто
жуткими ожогами. Не такими глубокими, как могли бы быть без его
вмешательства, но достаточно серьезными, чтобы отправить обычного
человека на больничную койку на долгие месяцы. А может, и в морг.
Шрамы останутся на всю жизнь, в этом он не сомневался. Уродливые,
рваные отметины новой судьбы.