Вернувшись в свое новое убежище «Искра Индастриз», Барри снял
шлем. Разговор с Циско был первым шагом. Маленьким, осторожным, но
шагом к созданию чего-то большего, чем просто одиночная борьба.
Он посмотрел на готовую к тестированию первую партию «Молниевых
Батарей Mk IV». Они тускло мерцали в свете ламп, скрывая в себе
невероятную мощь.
«Тоун хотел создать Флэша, чтобы использовать его энергию, –
подумал Барри, беря одну из батарей в руку. – Он получил меня. Он
хотел контролировать Спидфорс. Что ж, я дам ему энергию. Мою. На
моих условиях. И по моим правилам».
Его личность все еще была сложным сплавом цинизма попаданца и
отголосков чувств оригинального Барри. Но ярость на Тоуна была его
собственной, выстраданной. И решимость изменить этот мир,
подстроить его под себя, используя все доступные средства, – тоже
была его. Он все еще не был героем в классическом понимании этого
слова. Но он становился чем-то большим. Силой, с которой придется
считаться всем – и старым призракам прошлого, и тем, кто только
собирался выйти на арену этой новой, опасной игры.
Он посмотрел на фотографию Холкомба, которую всегда держал на
своем рабочем столе.
«Мы еще поборемся, старина, – прошептал он. – За свое место под
солнцем. В любом из миров».
Новая игра началась. И он был готов делать свои ходы.
В редкие минуты затишья,
когда гул конденсаторов «Молниевых Батарей» и шелест систем
охлаждения его костюма не заглушали тишину подземного логова, Барри
иногда доставал из потайного отделения своего рабочего стола
фотографию. Немного размытое, словно сделанное старым пленочным
аппаратом, но от этого не менее ценное изображение угрюмого
бультерьера с умными, все понимающими глазами. Холкомб.
Эта фотография была единственной материальной ниточкой,
связывающей его с той, другой, безвозвратно ушедшей жизнью. Откуда
она взялась? Он не был уверен до конца. После «переселения» его
собственная память была калейдоскопом обрывков, и лишь немногие
образы обладали кристальной четкостью. Образ Холкомба был одним из
них – настолько сильным, настолько эмоционально заряженным, что,
казалось, он отпечатался не только в его сознании, но и в самой
ткани его новой сущности.
Он не помнил, как именно это произошло. Может, в момент
переноса, когда вселенные на долю секунды соприкоснулись, какой-то
фрагмент его старого мира – цифровой файл на микро-карте памяти,
которую он всегда носил с собой, или даже сама эта потертая
бумажная фотография из бумажника – каким-то непостижимым образом
«просочился» вместе с его сознанием. Научного объяснения этому не
было.