Мужик, всё ещё смущённый, указал на
лавку, его голос стал живее.
— Иди туда, отдохни.
— Как это — промахнулся? — осторожно
спросил Иван Палыч. — Вы сказали…
— Садись, доктор. Щас воды принесу.
Я Ефим, здешний. А это, — он обвёл рукой хату, — Кривой Лог, село
наше. Рябиновку ты стороной обошёл. Там, — он махнул в сторону
окна, — две дороги в лесу, вечно путники плутают. Верст десять
отсюдава до твоей Рябиновки, ежели прямо.
Иван Палыч встал как вкопанный.
Кривой Лог? Десять верст? Не та
дорога? И понял — волк, будь он неладен… Из-за него все спутал. Там
уже было не до выбора куда идти — лишь бы спастись. Вот и прибежал
не разбирая дороги не туда.
— Десять верст, говоришь? Как же мне
в Рябиновку то теперь попасть? Мне срочно нужно. Больные там,
может, тиф.
Ефим поставил кружку, его улыбка
увяла. Он почесал бороду заскорузлым ногтем.
— Тиф, говоришь? Слыхал, в Рябиновке
шептались, мол, хворь какая-то. Но, доктор, ночь ведь на носу. Лес
тёмный, волки шалят — не дай бог повстречать такого. Завтра поди
как-нибудь и доберешься, поутру.
На эти слова Иван Палыч не
сдержался, нервно хихикнул. Ефим непонимающе посмотрел на него, но
переспрашивать не стал, продолжил:
— До утра бы переждать, а я б телегу
запряг, довёз бы… Ну за плату отдельную, конечно, на овес
лошадям.
Доктор, отпив воды, холодной, как
лёд, покачал головой.
— Ефим, не могу ждать. Ночь или не
ночь, мне надо в Рябиновку. Помоги, лошадь дай, телегу, что угодно.
Не могу ждать. Больные там, может, умирают. Сам понимаешь.
Заплачу.
— Доктор, ничего с больными не
будет, — отмахнулся Ефим, явно страдающий от похмелья. — Народ у
нас крепкий, сильный, в лечении особом не нуждается. Сам
выздоравливает. А если уж умирает, то судьба значит у него такая.
Обождут до утра, ничего с ними не станется.
От таких слов Иван Палыч
разозлился.
— Вот что, Ефим. Крамольные ты вещи
сейчас говоришь, за них и под суд ведь можно. Известное дело —
саботаж.
Упоминание государственного слова
подействовало на Ефима усыпляюще. Он свесил голову, даже прикрыл
глаза. Его согнутая фигура застыла неподвижно. И лишь щеки и лоб,
до этого белые, начали заливаться пурпурным.
Слово взяла хозяйка, все это время
стоящая в другой комнате.
— Ефимка, так ведь и в самом деле
люди там. А если бы мы так болели? А дети наши? Отвези доктора, он
божье дело делает, людей лечит.