Одна только проблема – кажется, паладины скоро управятся с
тварями. Помилования всё нет и в помине и, выходит, что миновать
казни Медведеву не суждено.
Как только медведь отвлёкся от меня и переключился на новые,
более многочисленные цели, я провалился в изнанку – пока что здесь
мне делать было нечего. После того, как я перенёс троицу взрослых
монстров в наш мир, в изнанке наступило временное затишье. Серые
тени всё ещё мелькали в округе, но их стало значительно меньше,
словно большая часть местной нечисти ушла вслед за теми, кого я
переправил.
Это сколько же я их перенёс-то в наш мир? Подумать страшно. Но
все поголовно погибли – паладины не оставили им шанса. Даже не
знаю, хорошо это или плохо. Всё-таки я постарался организовать всё
таким образом, чтобы избежать человеческих жертв. Разве что
паладины пострадают, но это их работа и призвание.
Не прошло и получаса, как все три монстра были побеждены. Да уж,
я ожидал что они продержаться подольше. Хотя, кто знал что паладины
прибудут в таком количестве?
Полковник Горин не ликовал – у него на это просто не осталось
сил после всех сегодняшних испытаний. Вместе с конвоем из
паладинов, гвардейцев, инспекторов дежурной смены и расстрельной
команды он наконец-то открыл камеру Медведева.
На этот раз, решили обойтись без отсрочек. Время было не
позднее, поэтому казнь решили привести в исполнение немедленно.
К слову, капитан уже давно понял, к чему всё идёт, и что план
Пылаева, похоже, дал серьёзный сбой. Горин явно пришёл не для того,
чтобы озвучить долгожданное помилование – он пришёл выполнять
назначенную судом казнь, пускай и с опозданием.
Медведев, выслушав все указания, согласно установленному
порядку, сначала безропотно позволил сковать себя тяжёлыми цепями,
затем медленно, с достоинством вышел из камеры. Всё происходящее
вокруг было для него словно мираж – звуки доносились будто сквозь
вату, а то, что происходило вне его сознания, казалось лишь
нереальными галлюцинациями. Он был полностью сфокусирован на себе,
на своих ощущениях, на эмоциональном состоянии.
«Вот, значит, как... Вот так проходят последние минуты моей
жизни», – думал он с какой-то отстранённой грустью. — «Подумать
только, знал ли я, мог ли я предположить, что умру вот так – не от
старости, не в честном бою, а в кандалах, от пуль молодых парней,
которые даже пороху толком не нюхали? Тем более я такого не мог
предположить после битвы под Иркутском – там было жарко, вот там я
готов был умереть с честью, а здесь... смерть как у какого-то
подонка. Да уж, ирония судьбы…».