Нет, не может быть. Орм – брат мой,
не мог он меня предать. И уж точно мой брат не может стать
нидингом, не стал бы он этого делать, ведь всем известно: предавший
родную кровь, бросивший в бою товарищей, трус и клятвопреступник не
сможет попасть в чертоги Валхаллы. Врата из клинков мечей
захлопнутся перед ним, радужный мост растает под ногами, и
недостойный падет в бездны Нифльхейма.
Предатели крови, нарушители обетов и
клятв все после смерти попадут в Нифльхейм – мир льда и вечной
стужи, и пребудут там до конца времен, служа забавой для духов
зимы. Нет участи горше.
Хотя, если уж быть точным – кровь у
нас не родная, и братья мы молочные, так что...
Но, как бы то ни было, что сделано
- то сделано. Орм мне все же помог, и я не буду думать о нем
плохо. Лучше разберу, что он там мне наложил, а то вчера сколько
мог – греб: парус я поставил, но ветерок слабый, а чем дальше я
уберусь от борга, тем безопаснее: Финн мужик упорный, и лицо терять
ему никак нельзя, а упустить же любовничка дочки, это ему как
рожей в навоз.
Так, объемистый дорожный мешок, с
широкой лямкой, туго набитый. Это хорошо и правильно, ну и что у
нас там?
Еда: сверток сухарей, мешочек с
солью, полголовы козьего сыра, два слегка зачерствевших каравая,
сушеная рыба, объемистая деревянная фляга, обтянутая кожей – я
открутил пробку – густое свежее пиво. Хлебнул - на сердце стало
чуть легче.
На дне мешка обнаружился пояс с
кольцами для оружия, ножом и ложкой в чехлах, также наличествовал
кошель из мелкой металлической сетки, металлическими же скобками
крепившийся к поясу, в нем нашлись пяток серебряных монет, изрядно,
впрочем, поистертых, и пара десятков медяков. Также в мешке
наличествовала связка чистых полотняных лент (для перевязки),
мешочек с сушеным мхом, небольшой точильный брусок, и тщательно
упакованная мелочь, вроде пары мотков ниток из жил животных, игл,
как прямых, чтобы шить одежду, так и одной изогнутой – зашивать
раны, да маленький горшочек с живицей. Ну и небольшой кожаный
котелок, с вложенными в него кремнем, огнивом и мешочком с
трутом.
Отодвинув мешок в сторону, я
обнаружил под ним сверток, и секиру. Добротную отцовскую секиру, на
прочной дубовой рукояти полтора ярда длиной, обмотанной кожаным
ремнем, с широким лезвием. Простая, без изысков, чеканки и
украшений – не самое лучшее из того, что было в нашем доме, но и не
худшее. Не тот хлам из сырого железа, что батя из последнего похода
притащил и в подполе хранил, выжидая, пока у Магнуса-кузнеца запасы
железного лома и крицы не иссякнут, чтобы впарить ему эту дрянь
подороже (на топоры да вилы сойдет). Нет, в руках у меня просто
справное орудие ратного труда.