Мысли о «поездке по тундре» преследовали меня, пока я умывался,
и пока я завтракал в обществе энергично щебетавшей сегодня утром
Иришки. Эмма ответила на мой запрос, что сегодня днём в
Кировозаводске температура воздуха поднимется до нуля по шкале
Цельсия. Я прикинул, что на солнце опять начнётся капель. Но пока
за окном намёка на капель не было: ветер раскачивал ветви деревьев,
стряхивал с них снежные одеяния. Я давно посматривал на висевший в
шкафу модный плащ. Посмотрел на него и сегодня. Но в школу всё же
пошёл в зимней одежде. После жизни в Германии температуру «ноль
градусов» я ассоциировал скорее с зимой, чем с весной.
«…И отчаянно ворвёмся прямо в
снежную зарю…» - напевал я. Отметил, что на небе уже алела полоса
рассвета. Иришка держала меня под руку, пересказывала мне отрывки
из прочитанных вчера писем. Особое внимание она уделила тем
письмам, где юные гражданки Советского Союза признавались мне в
любви и приглашали меня в гости. Я уже выяснил: таких писем было
немного. Но мне сейчас казалось, когда я слушал Иришку, что вся
привезённая из Москвы корреспонденция только из них и состояла.
Лукина помахивала портфелем. Звонко кричали катавшиеся с ледяной
горки пионеры. В голове не умолкала песня: «Мы поедем, мы
помчимся на оленях утром ранним…»
- …Попросила, чтобы ты прислал ей
свою фотографию, - сказала Иришка. – Твоё фото из газеты она
вырезала и поставила в рамке у себя на столе…
Я заметил стоявших под фонарём
мужчин, когда мы с Иришкой свернули к школе. Трое. В пальто и в
зимних шапках. Они стояли под фонарём в десятке метров от подножья
горки, с которой скатывались на портфелях пионеры. Веселившиеся на
горке дети их будто бы не замечали. Проходившие мимо них школьники
тоже не поворачивали в их сторону головы. Я усмехнулся. Подумал о
том, что сейчас ни у кого не вызывали подозрения находившиеся
поблизости от детей взрослые. Тем более что те взрослые занимались
делом: курили. Мы с Лукиной приблизились к мужчинам – двое мужчин
повернули в нашу сторону лица. Я их узнал: то были братья Ермолаевы
из одиннадцатого «Б» класса.
Третий мужчина стоял ко мне спиной.
Я отметил, что в зимней одежде он выглядел крупным: выше меня,
заметно шире меня в плечах и в талии (мысленно я окрестил его
«толстяком»). Толстяк размахивал руками, будто дирижировал
оркестром. Он не сразу заметил, что его слушатели отвлеклись. Когда
заметил – он застыл, замолчал. Медленно, будто бы с большим трудом,
обернулся. Посмотрел сперва на Иришку, а затем на меня. Я
встретился взглядом с его глубоко посаженными глазами. Отметил, что
у мужчины широкое лицо с массивным носом, стянутыми к центру
пухлыми губами и чуть обвисшими щеками. Прикинул, что толстяку
примерно двадцать-двадцать один год. Толстяк поднёс к лицу
сигарету, затянулся дымом.