- Это он, это Пиняев, - донёс до
меня ветер слова одного из Ермолаевых.
- …Они считают, что…
Иришка замолчала.
Я почувствовал, как она стиснула мою
руку.
- Да ладно! – громко сказал толстяк.
– Вот этот?
Он поднял руку и указал на меня
пальцем.
Качнул головой и заявил:
- Хлипкий какой-то. Чего сами-то ему
не накостыляли?
Шагавшая справа от меня Лукина
дёрнулась, будто поскользнулась.
Я локтем прижал к себе её пальцы. Не
замедлил шаг. Поравнялся со спускавшейся с горки ледяной дорожкой.
Пионеры на вершине горки замерли: выжидали, пока мы с Иришкой
пройдём мимо.
Я увидел: Ермолаевы и толстяк
двинулись с места. Они вышли из-под фонаря на ведущую к школе
тропку. Тени у их ног стали длиннее – три вытянутые чёрные фигуры
легли у меня на пути.
Толстяк вытянул вперёд руку, снова
направил на меня указательный палец.
- Пацан, сюда иди! – потребовал
он.
Иришка встала, как вкопанная –
дёрнула за руку и меня, удержала меня на месте, будто на
якоре.
- Сюда иди! – повторил толстяк. –
Кому говорю?!
Он вскинул руку, сдвинул на затылок
шапку. Пошёл к нам.
Иришка привстала на носочки и
шепнула мне в ухо:
- Вася, пойдём отсюда. Это Ромка
Шипуля. Он бандит, не связывайся с ним.
Лукина вновь дёрнула меня за руку,
словно призвала повернуть к дому.
Тень от бандита Шипули чуть
покачнулась на дорожке: её владелец шёл медленно, вразвалочку. Он
преградил нам путь к школе.
Братья Ермолаевы двинулись вслед за
толстяком. Но и они не спешили – братья остались у Ромы Шипули за
спиной, словно предпочли роль статистов.
«…Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним…» - не умолкала
у меня в голове песня. Её ритм не изменился. Как не ускорило ритм
сокращений и сердце у меня в груди.
На вершине горки зароптали пионеры. Они возмутились тем, что
старшеклассники мешали их развлечениям: столпились внизу у самой
ледяной дорожки.
Шипуля остановился в паре шагов от меня.
- Эта… как там тебя… Лукина! – сказал он. – Отойди от пацана.
Чтобы я тебя не задел. Я девок не бью. Я девок люблю.
Толстяк хохотнул.
Нервно усмехнулись замершие у него за спиной Ермолаевы.
Иришка не двинулась с места – лишь крепче вцепилась в мою
руку.
- Мне сказали, что ты борзый парень, Пиняев! - сообщил
Роман.
Говорил он громко, будто обращался не ко мне, а к вдруг
притихшим на вершине горки пионерам.
Шипуля выбросил в сугроб недокуренную сигарету и заявил: