— Зачем? — спросил Сперат. — Чтобы вернуться?
Фарид медленно кивнул:
— Чтобы напомнить. Чтобы снова спросить: «Помнишь ли ты,
человек, чью кровь ты предал?»
Их было мало. Они были выведены в карманных мирах, где время течёт,
как песок в замершем часе. У них — кожа, как бронза, кровь — как
пламя, вера — как сталь. Но главное, у них была цель: вернуть своим
создателям право на небо.
Он замолчал, и в павильоне воцарилась тишина. Даже Фарид не
нарушал её — только проводил пальцем по краю кубка, будто
настраивая звон чаши.
А я подумал, что если в мире и правда есть существа, созданные
по велению древней воли… то, возможно, один уже здесь. Прячется под
маской человека. Сидит и смотрит прямо на тебя, Фарид, жмурясь как
сытый кот.
— Спасибо, — сказал я, и только потом понял, насколько серьёзно
это прозвучало.
Фарид поклонился:
— Это всего лишь сказка, мой господин. Но вы ведь знаете, как
это бывает… В каждой сказке — то, что нельзя сказать иначе.
Из-за занавеси донёсся топот — но не воинский, не тяжёлый.
Лёгкий, но решительный. Ветер, ворвавшийся следом, донёс запах
духов и вишнёвого уксуса. Кто-то отдёрнул ткань павильона — и в
просвете между двумя лучами солнца появилась Адель.
Её лицо было белым. Не в смысле бледности — в смысле цвета.
Ледяная маска, выточенная из гнева и воли. Вокруг неё вихрем шёл
шлейф — не из ткани, а из людей: две служанки, телохранительница в
латах, пожилой писец со свитком, девица с веником лаванды. Как
свита у королевы. Или у бури.
Она приближалась быстро. Не стремительно — беспощадно. Как
прилив, за которым идёт только одно: кораблекрушение.
Глаза её нашли Волока мгновенно.
Тот стоял в тени, как всегда. Ближе всех, но незаметен. Его рука
привычно сжала рукоять кинжала на поясе. Он ещё не понял,
зачем.
Адель ткнула в него пальцем, как в вора на суде.
— Ты! Ты! Ты хотел убить моего сына?!
Воздух сжался. Даже капель, казалось, приостановилась. Волок не
шелохнулся. Ни слова. Только поднял брови.
Я не встал. Просто поставил кубок. Очень медленно.
— Адель, — сказал я.
Сперат крякнул. Придвинулся ближе.
— Он же ещё ребёнок, — сказала Адель. Тихо. Словно вытащила
клинок.
Я поднялся не торопясь. Не потому что испугался — а чтобы быть
ближе. На случай, если Адель всё-таки решит оборвать Волоку уши. В
его случае — не фигурально. Моя жена обладала несомненными
магическими талантами, и не только в искусстве убеждения.