Кулаки двигались шустро, и Маан,
стараясь двигаться вместе с ними, скоро почувствовал под ребрами
знакомую пульсирующую боль. Но отставать он не имел права. Даже
высококлассные Кулаки, лишенные его нюха, могут угодить в засаду —
и тогда их не спасет ни выучка, ни опыт, ни самое лучшее
оружие.
Однажды такое уже случалось на его
памяти.
Ознакомление с рапортом об этой
операции давно стало обязательным в Контроле, и Маан не мог не
изучить его.
Отделение Кулаков оцепило здание, из
которого поступил срочный вызов — кто-то из жильцов сообщал о
Гнильце, причем, судя по всему, о «тройке». Мунн приказал
блокировать периметр и ждать инспекторов.
Офицер не выполнил приказа, и после
того, как все закончилось, никто уже не мог сказать, почему.
Возможно, крики людей из дома заставили его забыть о субординации и
приступить к действиям. А может, просто не выдержали нервы. Сам он
уже никому ничего не мог объяснить.
Кулаки пошли на штурм — все десять
человек, без инспектора. Гнилец действительно был только один, но,
к несчастью штурмующих, он представлял собой самый неприятный, из
возможных, вариант: его трансформирующееся тело было готово
действовать, а разум еще не уснул окончательно.
И когда начался штурм, он, понимая,
что бежать некуда, просто сделал то, что сумел.
Офицер погиб первым, когда огромный
зазубренный коготь проломил его каску и разделил надвое черепную
коробку одним ударом.
Гнилец свалился им на головы, как
рысь на зазевавшегося охотника, только ни у одной рыси не было
такого богатого арсенала изогнутых когтей, крючьев и шипов.
Потом ребята Мунна утверждали, что
все эти уродливые и бритвенно-острые наросты — мутировавший
ороговевший эпидермис, но это не имело никакого значения, и уж
совершенно точно, не для тех людей, которые оказались в засаде,
сжатые тесным коридором.
Итогом стали четыре смерти, а также
трое искалеченных, списанных после этого на пенсию с понижением в
социальном классе, и еще трое — просто тяжело раненных.
В тесном пространстве Гнилец собирал
свой урожай как комбайн, работающий на поле лишайника, а стрелявшие
в панике Кулаки попадали в своих же товарищей. К приезду
инспекторов Гнилец уже был мертв — как и многие из тех, кто не
послушал приказа.
Маан задыхался, стараясь держать
темп, но не отдавал группе распоряжения идти медленнее. При
включенном на общую волну микрофоне его приказ услышали бы все
остальные. А это значило — расписаться в собственной беспомощности.
И Маан, тяжело дыша, переставлял ноги в заданном темпе.